Чудовище

Рис останавливается напротив кофейни на углу в нескольких кварталах от моего дома. Развернувшись на пятках, я останавливаюсь рядом с ним. Он смотрит внутрь. Кафе закрыто. Свет выключен, стулья задвинуты, пол идеально чистый. Этой ночью в городе царит безмолвие. Тишину мира нарушают только звуки нашего дыхания.

Я перевожу взгляд на отражение Риса в стекле витрины. Он кривит рот в отвращении, его глаза кажутся пылающими в свете висящего над нами фонаря. Вздрогнув, я поворачиваюсь к нему.

— Ты в порядке?

Не глядя мне в глаза, он кивает. Его губы крепко сжаты, брови сведены в линию, ноздри раздуваются.

— Здесь все началось, — говорит он тихо, но меня поражает, какой яростью наполнен его голос.

Он был застрелен — я помню то ощущение жгучего проникновения в мою грудь — но в кафе? Я что-то упустила. Он смотрит на меня и коротко улыбается, но эта улыбка с примесью злобы.

— Нет, я умер не здесь, хотя мог бы. — Он последний раз окидывает взглядом кафе и выходит на дорогу. В маленьком городке ночью на дорогах спокойно, поэтому я не удерживаю его.

Его гнев виден в том, как он сжимает и разжимает кулаки, после чего вцепляется пальцами себе в волосы. Он останавливается у желтой разделительной линии, поднимает голову к небу и издает крик, исполненный такой яростью, что каждый волосок на моем теле встает дыбом.

Инстинктивно я прижимаю одну руку к груди, а другую ко рту, чтобы заглушить любые стоны боли. Его мучения впиваются в меня жаркими осколками боли, а перед глазами мелькают вспышки света. Белый. Черный. Белый. Я не хочу мешать этому его моменту, хотя, чем сильнее его отчаяние, тем сильнее становятся ощущения в моей груди. Всю свою муку Рис вкладывает в эти напряженные крики. Слезы струятся по его щекам, но он не смахивает их.

Мне хочется подбежать к нему, обнять и сказать, что все будет хорошо. Но я не могу этого знать. Я не знаю, что произошло с Рисом. Все, что мне известно — это то, что он притягивает меня, словно яркая вспышка света в самой темной ночи, и я сделаю все, чтобы добраться до нее. За исключением того, что боль его смерти заставляет меня сгибаться пополам, пока он криками пронзает тишину ночи. Словно дает понять каждому, кто может услышать его, что ему все еще больно.

В здании через дорогу включается свет. Я не думаю. Я просто двигаюсь. Заставив свое тело разогнуться, я выбегаю на дорогу и врезаюсь в Риса с такой силой, что он, пошатнувшись, падает на дорогу, а я сверху на него. Его глаза широко открыты — то ли от беспокойства, то ли от любопытства, то ли от всего этого вместе. Мой взгляд прикован к светящемуся окну в здании напротив в ожидании, что кто-то выйдет оттуда посмотреть, что происходит.

— Что…

— Ш-ш-ш. — Я прижимаю ладонь ко рту Риса. Его губы растягиваются в ухмылку под моей рукой, а тело подо мной расслабляется. Его руки находятся на моей талии, и мое тело напрягается от такой опасной близости. Я постепенно опускаю взгляд на него и убираю руку, открывая его потрясающую улыбку.

— Что ты сделала? — спрашивает он, и в глазах его пляшут искорки удивления.

Смущенная, я слезаю с него, освобождаясь от его головокружительных объятий.

— Я спасла нас от того, что кто-нибудь вызвал бы полицию, Мистер Кричащий На Улице, как оперная прима, — шепчу я и шлепаю его по руке.

Он усмехается, потирая место удара, словно самый счастливый парень на земле.

— Они не могут меня слышать.

Я качаю головой, указывая на здание.

— Но там зажегся свет…

— Возможно, кто-то решил выпить воды или проснулся от плохого сна.

Звучит правдоподобно, но его крики отчетливо звучали в тишине ночи. Рис замечает мое растерянное выражение лица, поэтому тут же добавляет совершенно серьезно:

— Они не могут слышать мертвых, Джайдин.

От этой его фразы меня пробирает озноб — я представляю, как одиноко чувствуют себя мертвые. А еще думаю, что, возможно, он кричал не от боли. Возможно, он кричал, желая быть услышанным. Я задаю ему этот вопрос, но он переводит взгляд на пустую кофейню, и я понимаю, что это правда.

Рис поднимается с земли и поправляет рубашку.

— Мы здесь не из-за меня.

Его волосы торчат в разные стороны, но, кажется, ему все равно. Он просто еще раз приглаживает их рукой и поворачивается ко мне лицом.

— Просто скажи мне. Что ты сделала?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты не можешь коснуться меня, не говоря уже о том, чтобы вот так толкнуть.

— Я ничего не делала. Подумала, что тебя могут услышать, поэтому побежала.

С минуту он просто смотрит на меня, словно решает, верить или нет, но потом указывает на улицу.

— Нам туда?

Я киваю и веду его к своему дому. Это всего лишь несколько кварталов, и мы добираемся быстрее, чем я ожидала. Свет выключен. Мать, скорее всего, валяется на диване с очередной бутылкой какого-нибудь ликера. Я молюсь, чтобы не с водкой. После водки она совсем невыносима.