Чудовище

— О, незначительное происшествие, при котором, к счастью, никто не пострадал… Забавно, но сейчас я припоминаю, что в нем была замешана Соланж Дюваль — будущая госпожа Вотье.

— Можете ли вы описать это происшествие? — спросил председатель суда.

— Если мне не изменяет память, как-то весною, поздно вечером мы с братом Гарриком прогуливались в парке и вдруг увидели, что сарай горит. Мы бросились туда и обнаружили у догоравших обломков Соланж Дюваль и одного из воспитанников, Жана Дони, — их одежда и лица были перепачканы сажей.

— Не повстречался ли вам поблизости Жак Вотье?

— Нет, господин председатель… Однако ваш вопрос напомнил мне любопытное признание Жана Дони. Он пришел ко мне на следующий день и сказал: «Соланж солгала, заявив, что пожар произошел по ее оплошности. Лампу опрокинула вовсе не она: ее сбросил на землю Жак Вотье — нарочно, чтобы сарай загорелся, а потом запер нас с Соланж на ключ, а сам удрал». «Что за чушь вы городите! — ответил я Жану Дони. — Понимаете ли вы, что это очень тяжкое обвинение? Зачем клевещете на товарища? К тому же Жака там и не было!» «Нет, он был там, брат Доминик, но успел убежать, пока я пытался выбраться. Если бы дверь не поддалась в самую последнюю минуту, вы нашли бы лишь два обугленных трупа — Соланж и мой». «Да вы что, с ума сошли, Жан? С какой бы стати ему совершать столь дикий поступок?» «Потому что он ревнует, — ответил Жан Дони. — Воображает, будто Соланж любит меня, а не его!»

Несколько дней я пребывал в нерешительности: стоит ли посвящать в наш странный разговор директора, и предпринял собственное маленькое расследование. Когда ко мне в очередной раз зашел Жак Вотье, я сказал ему: «Бедный мой Жак, вы, должно быть, так огорчились при известии о том, что Соланж и ваш лучший друг Жан едва не сгорели заживо в сарае Валантена?» Жак ответил: «Не понимаю, как все это могло произойти… Во всяком случае, одно я знаю точно: Жан мне больше не друг…» Больше я от него ничего не добился. Я попытался вновь вызвать на разговор Жана Дони, но тот, жалея, очевидно, о вырвавшихся у него необдуманных словах, всячески избегал встречи со мной. Тогда я решил предать сказанное Жаном Дони забвению. И дальнейшие события подтвердили правильность такого решения: позже я с радостью встретил Жана, специально приехавшего из Альби в Санак, чтобы вести партию органа на бракосочетании Соланж и Жака. Из этого я заключил, что былая неприязнь исчезла.

— Как вы полагаете, новобрачные были счастливы на своей свадьбе?

— Вы спрашиваете, были ли они счастливы, господин председатель? Да их лица прямо-таки лучились счастьем, когда они рука об руку вышли из часовни, навек соединив свои судьбы!.. В тот день все были счастливы! Ах, что это было за торжество! Немало празднеств я перевидал и надеюсь еще увидеть в Санаке, но вряд ли хоть одно из них весельем и радостью сравнится с этой свадьбой — первой свадьбой в часовне Института святого Иосифа! Мы все ощущали себя в какой-то мере творцами этого счастья…

— Суд благодарит вас. Вы можете идти… Пригласите следующего свидетеля…

Хрупкая фигурка вошедшей являла собой разительный контраст с атлетической фигурой Вотье. Взгляды присутствующих обращались попеременно то на изящное белокурое создание с порозовевшим точеным личиком, явно смущенное тем, что находится в подобном месте, то на колосса, чье гладко выбритое лицо оставалось по-прежнему бесстрастным. Соланж Дюваль подошла к решетке, ни разу не повернув головы в сторону скамьи подсудимых, и замерла перед председателем суда.

«Так вот она какая!» — подумала Даниелла Жени. В словах даже самых благожелательных свидетелей не было преувеличения: Соланж была на редкость хороша собой. Будущий адвокат ощутила легкий укол зависти, к которой примешивалось нечто похожее на ревность. Пусть это глупо, но она ничего не могла с собой поделать.

— Госпожа Вотье, — мягко сказал председатель Легри, — суд уже знает, что вы познакомились с Жаком Вотье задолго до того, как вышли за него замуж.

Молодая женщина довольно подробно описала свои переживания того времени: как она жалела несчастного мальчика, как возмущалась его бессердечными родителями. Рассказала о том, как огорчил ее отъезд Жака в Санак, как надеялась вновь обрести его, как училась у сестер-наставниц.

— На протяжении тех семи лет разлуки, что предшествовали вашему приезду в Институт святого Иосифа, вы регулярно переписывались с Жаком Вотье?

— Я писала ему каждую неделю, но первые два года мне отвечал за него господин Роделек. Потом Жак стал писать мне сам — по методу Брайля, который я к тому времени уже изучила. Отвечала я ему тем же способом.

— Помните ли вы старшего товарища Жака Вотье, который также обучался в Санаке, — Жана Дони?

— Да, — коротко ответила Соланж.

— Мадам, вы должны разъяснить суду один немаловажный момент. Жан Дони заявил суду, что в свое время вы кое в чем ему признались.

— В чем же? — с живостью спросила Соланж.

— Секретарь, — сказал председатель, — будьте любезны зачитать госпоже Вотье показания свидетеля Жана Дони.