Чудовище

— Надлежащим образом? — шепнула она.

— В теплое белье, — шепотом ответил я, и мы оба расхохотались.

Спасибо отцу — он выполнил все, о чем я просил.

В доме было чисто. Полы и панели сверкали и вкусно пахли чистящим средством. В камине пылал огонь.

— Как тепло! — воскликнула Линди.

— Вы не продрогли, мисс? — спросил я тоном английской горничной из старого романа.

Комната, отведенная Линди, вызвала у нее искренний восторг. Там тоже был камин и кровать, покрытая лоскутным одеялом, не говоря уж об эркере, выходящем прямо на пруд.

— Такая красота, и никто в ней не живет. На целые мили вокруг — ни души.

Я не знал, как воспринимать ее слова. Может, она все-таки думала о побеге?

Будто в ответ на мои невысказанные опасения, Линди призналась:

— Я всегда была бы здесь счастлива.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я уже счастлива.

После завтрака мы надели теплые куртки, непромокаемые сапоги и вышли из дома.

— Я попросил Уилла, чтобы основные занятия он распределил на выходные дни, когда сюда приезжают люди. Думаю, ты возражать не будешь. Кстати, ты еще не отказалась от поединка в снежки?

— Нет. Но можно сначала попросить тебя кое о чем.

— Проси о чем хочешь. Я к твоим услугам.

— Я никогда в жизни не лепила снеговика. Только в книжках читала. Ты это умеешь?

— Когда-то умел.

Я едва помнил то время, когда лепил снеговиков с мальчишками. Неужели у меня были друзья? Или лишь партнеры по играм?

— Смотри. Вначале нужно слепить маленький крепкий снежок. Это самая трудная часть. Только не бросай его в меня.

— Обещаю.

— Не снимая рукавиц, Линди слепила снежок и… бумс! Он полетел в мою голову. Я же говорил! Это самая трудная часть работы. Попробуй еще.

— Сейчас.

Она слепила второй снежок и, не удержавшись, снова швырнула в меня.

— Вызов принят! — объявил я.

Мне не требовались рукавицы. Покрытые шерстью руки не мерзли, а когти как нельзя лучше подходили для лепки снежков.

— Ты еще пожалеешь, что связалась с чемпионом мира по метанию снежков, — сказал я и бросил снежком в Линду.

Мы сражались, пока нам не надоело. Точнее, пока не надоело Линде, убедившейся, что ей меня не переиграть. Тогда она слепила снежок и подала мне в качестве основы для снеговика.

— Замечательно. К концу зимы мы с тобой станем искусными снеговыми скульпторами.

На самом деле мне хотелось ей сказать: «Я тебя люблю».

— А теперь нужно катать этот снежок по снегу, пока он не превратится в большой ком. Когда его станет трудно катать, основание готово.

Линди добросовестно скатывала снежный ком. Ее лицо раскраснелось. Зеленые глаза, под цвет ее куртки, сверкали.

— Такого хватит? — спросила она.

— Нет. Для основания маловато. И посмотри, у тебя получился не шар, а булочка. Хитрость в том, чтобы постоянно менять направление. Тогда снег будет налипать равномерно.

Линди послушно стала превращать свою «булочку» в круглый ком. Она катала его с особым изяществом, почти не оставляя борозд в довольно глубоком снегу. Когда ком вырос до размера пляжного мяча, я подключился к работе. Мы скатывали снежный ком, двигаясь плечом к плечу.

— А хорошо у нас получается вместе, — заметила Линди.

Мне понравились ее слова, и я улыбнулся. Мы и правда действовали на удивление слаженно, когда не предупреждая друг друга, меняли направление.

Наконец нижний ком достиг необходимых размеров.

— Самая сложная часть снеговика — средний ком, — сказал я. — Он тоже должен быть достаточно большим, но не слишком, иначе ты его не поднимешь, чтобы посадить на нижний.

Мы с Линдой слепили замечательного снеговика, а затем сделали ему подругу. Даже снежному человеку нельзя быть одному. Потом сходили к Магде за морковками для носов и прочими украшениями. Линди прилаживала нос снежной подруге.

— Адриан?

— Да. Что-то не так?

— Нет. Спасибо, что привез меня сюда.

— Это самое малое, что я мог для тебя сделать.

Вообще-то я хотел сказать совсем другое:

«Оставайся. Ты не узница. Ты можешь уехать в любое время, но остаешься, потому что любишь меня».

В конце нашего первого дня, ложась спать, я не стал запирать входную дверь. Я не сказал об этом Линде. Сама увидит, если наблюдательна.

Я лег достаточно рано и просто лежал, прислушиваясь к ее шагам. Если она подойдет к двери, если откроет и уйдет, я не стану ее удерживать. Если Линде суждено стать моей, пусть она это сделает добровольно, а не по моему принуждению. Я лежал, смотрел на мерцающее двоеточие цифровых часов. Время текло, но сон не шел. Полночь. Час ночи. Я продолжал ворочаться с боку на бок. Когда часы показали два часа, я тихо, словно зверь, выбрался из комнаты в коридор и подошел к двери комнаты Линды. Я потрогал ручку. Если Линди вдруг проснется и застигнет меня, я не смогу объяснить свое вторжение.

На ее двери была защелка. Я думал, что Линди закроется изнутри. В нашем бруклинском доме она поначалу демонстративно запиралась на случай, если я решу ворваться и сделать «то, о чем не говорят». Так она это называла. Потом она вроде бы успокоилась, но я ни разу не проверял, запер та ли у нее дверь.