Чудовище без красавицы

Я онемела, Юрка сразу тоже не сообразил, как поступить. Художница вошла в прихожую. В правой руке она держала большую хозяйственную сумку, в левой два шоколадных яйца.

– Ники… – начала она, но, увидав меня, осеклась. – Виолочка? Слава богу, это вы. А то уж я испугалась, кого Кит впустил. Ну как съездили?

Я растерянно протянула ей договор:

– Вот.

Марья Михайловна поставила кошелку и сказала:

– Ну спасибо, неужели…

Тут из гостиной высунулся фотограф и крикнул:

– Юрка, я тут все отщелкал.

– Что здесь происходит? – прошептала художница.

– Только не волнуйтесь, – начал Юра, – лучше пойдем на кухню, там сесть можно…

– Никиточка… – прошептала Марья Михайловна, – Никиточка…

– Он остался жив, – быстро сообщила я. – Только крови много потерял, на «Скорой» увезли.

Не говоря ни слова, женщина закатила глаза и опустилась на пол.

– Веня! – заорал Юрка.

Из гостиной выскочил парень, руки которого были обтянуты тонкими резиновыми перчатками.

Юра затолкал меня на кухню и с укоризной сказал:

– Ну ты даешь, Вилка. Знаешь анекдот, как полковник вызывает к себе сержанта и велит тому сообщить рядовому Петрову о смерти родителей?

– Нет, – буркнула я мрачно, – самое время сейчас веселиться.

Но Юрка, словно не услыхав последней фразы, спокойно продолжал:

– В общем, поставил полковник перед собой сержанта и приказывает: «Ты там поделикатней действуй, все-таки родные люди погибли». Ну сержант выстроил солдат и как гаркнет: «Эй, ребята, у кого отец с матерью живы, два шага вперед! А ты, Петров, куда прешься? Ты у нас со вчерашнего вечера сиротой стал!»

– Ты это к чему? – поинтересовалась я.

– Да просто так, – хмыкнул Юрка, – здорово с бабкой разобралась: жив пока, много крови потерял…

У Марьи Михайловны я просидела до позднего вечера. Милиция ушла где-то в районе семи. Но мне стало жаль старушку. Она с потерянным видом сидела на диване и повторяла:

– За что? Господи, за что? Павлик, Леночка, Никита… За что?

– У вас ничего не пропало? – осторожно поинтересовалась я. – Деньги, драгоценности…

Марья Михайловна покачала головой:

– Пенсию унесли, сережки золотые, два кольца и шубу каракулевую. Видно, что нашли…

– Почему же Никитка впустил грабителей? – недоумевала я.

– Он такой ребенок, – снова заплакала бабушка, – небось и не посмотрел в глазок, распахнул дверь, и все.

Я оглядела дикий беспорядок, царивший в комнате.

У меня Никита всегда спрашивал: «Кто там?» Ни разу не помню, чтобы он просто открыл дверь…

Марья Михайловна дрожащей рукой взяла пузырек с валокордином и принялась отсчитывать резко пахнущие капли.

Дзынь, дзынь – раздалось из прихожей.

– Виолочка, – прошептала женщина, – откройте, сделайте милость!

Я подошла к двери, посмотрела в глазок, увидела высокого, худощавого мужика и бдительно поинтересовалась:

– Вам кого?

– Марья Михайловна дома? – весьма вежливо ответил незнакомец. – Скажите, Вербов пришел, Максим Иванович.

Услыхав имя мужчины, бабушка Никиты изменилась в лице, но попросила впустить Вербова, а когда я, решив оставить ее с гостем наедине, собралась отправиться на кухню, замахала руками:

– Нет, Виолочка, останьтесь, у меня от вас тайн нет.

Максим Иванович оглядел разгром и с изумлением спросил:

– Что тут произошло?

Марья Михайловна вновь схватилась за валокордин, а я вкратце обрисовала гостю ситуацию. Тот пришел в ужас:

– Бедный мальчик, представляю, что вы пережили!

Старушка качала головой и ничего не говорила, повисло молчание, прерываемое только тяжелым дыханием мужчины. Потом он осведомился:

– Ну, надеюсь, мои деньги целы?

Марья Михайловна залилась слезами.

– Грабители небось узнали…

Максим Иванович растерянно протянул:

– Вы хотите сказать, что вся сумма…

Внезапно Марья Михайловна отшвырнула в сторону мокрый скомканный носовой платок и прошипела:

– Из-за этих проклятых бумажек убили мою дочь и почти уничтожили внука…

Мужчина испуганно ответил:

– Да, конечно, извините…

Старушка вновь принялась судорожно всхлипывать.

– Вам, наверное, лучше сейчас уйти, – тихо сказала я, – Марья Михайловна пережила слишком большой шок.

– Понимаю, – ответил гость, – действительно…

Проводив Максима Ивановича до двери, я осторожно спросила у бабули:

– О каких деньгах идет речь?

Старушка вздохнула:

– Я брала в долг у Максима Ивановича большую сумму, целых десять тысяч…

– Долларов?

– Ну что вы, рублей, конечно, ремонт делала. Потом у меня картину купили, вчера, утром. Ну я и договорилась, что Вербов сегодня придет… Совсем про него забыла, а тут такая штука произошла! Естественно, денег нет! Они лежали вон там, в шкафу, совершенно открыто, их никто не прятал… Теперь надо снова собирать… Господи, еще эти вещи разбросанные на место класть и в гостиной мыть…

Я вздохнула:

– Придется вам опять Ковригину Лиду звать, вроде она хорошо справляется с подобными поручениями…

Следующие два дня я просидела дома, стараясь не сталкиваться с гостями, но в среду вышла на кухню около одиннадцати и застала там Акима Николаевича, пившего чай. Увидав меня, свекор сжал губы, превратив их в «куриную жопку»:

– Однако спишь ты до обеда!