Чудовище Франкенштейна

В Библии сказано: око за око. Потому я и убил Элизабет — его сестру, кузину, суженую, невесту, — убил всего через пару часов после того, как они обвенчались. С тех пор он пустился в погоню, которая должна была закончиться моей смертью, но привела к гибели его самого.

Эти грустные мысли развеяла Мирабелла. Еще пару дней назад я был в отчаянии от того, что лишился дружбы Лучио, и мне казалось, будто бессловесная Мирабелла никогда не сможет меня понять. Но похоже, что я недооценил ее. Я судил о ней по ее молчанию, точь-в-точь как многие судят обо мне по моему безобразию. А надо было судить по ее редкостному милосердию и снисходительности ко мне. Она увидела мое лицо и не испугалась. Увидела во мне зверя, но дождалась, пока появится человек. Если я нежно положу руки ей на плечи или обовью талию, она не упадет в обморок и не попытается вырваться.

В этом есть горькая ирония. Как я выбрал себе подругу? Просто она единственная не завизжала при виде меня.

15 мая

Ночью приснился тревожный сон. Облаченная в развевающиеся узорчатые шелка, Мирабелла шла мне навстречу, но не приближалась ни на шаг. Ее дыхание было сладостным, как мед, мглистым, точно ладан: я вдыхал его глубоко, будто утопающий. Вдруг на ее лицо легла тень от руки, которая затем потянулась ко мне. В страхе я вздрогнул и проснулся. Наверное, я стонал во сне, потому что Мирабелла гладила мой потный лоб, стараясь успокоить. Я попытался объяснить ей свои эмоции. Но даже здесь, в дневнике, трудно описать, что я чувствую.

Что-то преследует меня во сне.

Преследует…

Я соткан из стольких мертвых тел, что не удивлюсь, если призрак пришел потребовать мое сердце обратно. Чье это сердце? Своего у меня нет. Возможно, сотни призраков преследуют меня, стремясь законно вернуть себе кисть или глаз.

Какая-то потусторонняя тень выползла из ночного сумрака и преследует меня даже наяву. Я боюсь оглянуться.

16 мая

Вчера вечером, дописав и закрыв дневник, я прислонился спиной к стене и погрузился в глубокие, угрюмые раздумья. Мирабелла сидела рядом. Сначала я рассеянно гладил ее по волосам. Они были такие растрепанные и мягкие на ощупь, что вскоре я толкнул ее на груду тряпок. Она стеснялась моих прикосновений, но не отвергала меня, словно ждала этого: словно ее решение остаться со мной уже подразумевало подобную близость. Чувства и ощущения, спавшие во мне мертвым сном, внезапно проснулись, и это пробуждение ошеломило меня.

Покончив с поцелуями и ласками или, точнее, насильно остановившись, дабы доказать ей и себе, что способен сдержаться, я перевернулся на спину. Мирабелла пристроилась у меня под мышкой и положила голову на мою грудь. Та мягко вздымалась и опускалась, точно колыбель, и Мирабелла вскоре уснула.

Я пишу это в рассветных лучах, а она спит, прижимаясь лицом к теплой постели, где я еще недавно лежал. Меня снова мучили кошмары, но ее милое лицо было безмятежным. Когда пойду сегодня на новое место под горгульями, задержусь подольше, чтобы заработать больше монет. Помимо хлеба, я куплю какую-нибудь прелестную безделушку. Вечером преподнесу ее как свадебный подарок и возьму Мирабеллу в жены.

17 мая

…

20 мая

Мирабелла мертва.

Не могу больше писать.

23 мая

Будь проклято это перо! Будь проклята эта привычка!

24 мая

Восемь дней назад (всего восемь дней) Мирабелла была еще жива. Я сидел и просил милостыню, впервые в жизни радуясь и строя планы на предстоящую ночь. Я не поднял голову, даже когда кто-то уставился на меня. Я решил, что это домохозяин или австрийские вояки. Хотя мое лицо скрывал капюшон, малейшее движение могло привлечь внимание, и меня бы прогнали. Наконец человек ушел прочь.

Уже совсем стемнело и улицы опустели, когда я собрал достаточно денег, сходил на Пьяццетту за покупками и вернулся в звонницу. Я тотчас позвал к себе Мирабеллу. Она улыбнулась и примостилась у меня на руках. Я достал из кармана бусы и протянул ей, внезапно застеснявшись их дешевизны. Но само ее лицо засияло, как драгоценность! Она так расцвела, словно эта безделица была ее первым и единственным подарком. Мирабелла тотчас надела бусы: цепочка с маленькими шариками плотно облегала шею, точно ворот. Мирабелла слегка мотнула головой, и бусины зазвенели, словно бубенцы, затем она подставила мне шею для поцелуя. Я крепко прижал Мирабеллу к себе и увлек на наше ложе.

Мне хотелось раствориться в ней, забыв о своем мрачном уродстве.

Я поминутно себя одергивал, сознавая, что еще не умею отличать страсть от насилия. Она была пташкой, которую легко спугнуть, а еще легче раздавить. Я решил внимательно следить за ее реакцией.

Я осторожно принялся ее ласкать. С мучительной медлительностью я целовал и одновременно раздевал ее. Наконец косынка, юбка и блузка, туфли, чулки и нижняя юбка были на полу. На ней осталась лишь сорочка — когда-то кружевная, а теперь изношенная до дыр. Мирабелла потупилась, и я уж подумал, что мои назойливые прикосновения насторожили ее. Но едва я остановился на пару секунд, как она посмотрела мне в глаза, кивнула, притянула к себе мое лицо и поцеловала.