Чудовище Южных Окраин

— Ты устала? — спросил он осторожно.

Она качнула головой, и чай дернулся в ее чашке.

— Не беспокойся, — сказала она. — Я выносливая.

— Да кто о тебе беспокоится-то? — не выдержал я.

Исангард посмотрел в мою сторону — удивленно, как мне показалось. Я передернул плечами и отвернулся, кутаясь в свой плащ. Не понимает человек простых вещей — не надо. Кому от этого хуже?

— Может быть, ты зря пошла с нами, Имлах? — снова заговорил Исангард.

Мне очень не понравилась интонация, с которой он произносил ее имя, и я счел нужным вмешаться:

— Увязалась за нами, ты хочешь сказать.

Но они не обратили на меня внимания. Имлах смущенно потрогала свою косичку.

— Ты знаешь, — сказала она, — я просто не могла уже оставаться дома. Все вокруг разбежались или умерли. В доме, который выходит окнами в мой сад, поселился дух. Кажется, вылезла из колодца покойная теща моего соседа. Она и при жизни была не слишком приятной женщиной, но после смерти сделалась невыносима…

Она рассказывала тихим, прерывающимся голосом, и я видел, что она не врет. Кикиморам тоже бывает страшно. А эта была, в общем-то, вполне симпатичная и вроде бы не злая. Хотя кто ее знает. Некоторые только тогда и хороши, когда их жизнь прижмет, а как повалит удача, так опять делаются ходячим ужасом.

— Не знаю, что с нами случилось, — снова заговорила Имлах, — если бы на Южные Окраины обрушилась какая-нибудь катастрофа, потоп или чума, люди решили бы, что на них гневаются боги, и достойно приняли бы свою судьбу. Но все происходит исподволь, незаметно. Сначала кое-кто просто начал уезжать отсюда, посмотреть мир, заработать денег. Разве это так уж плохо? Никто и не обращал внимания, что возвращаются далеко не все. И постепенно начали пустеть деревни и города… Исангард, — тут она робко заглянула ему в глаза, — если бы ты знал, как здесь душно…

Исангард мрачно теребил пальцами мох и думал о том, что и сам он в свое время ушел из этой земли на Восток, хотя отсюда его никто не гнал, а там никто не ждал.

— Да, — тяжело произнес он наконец. — Странно все это.

Мы немного помолчали, глядя, как затухает наш костерок. Имлах сидела, съежившись, маленькая, несчастная и очень одинокая. Исангард смотрел на нее, грустно улыбаясь, и глаза у него стали теплые.

Я встал и начал забрасывать угли сырым мхом.

— Оставь, он и так погаснет.

— Там торф, — сказал я. — Ты же сам говорил, что торф — отличное топливо. Если он загорится, то будет тлеть веками. А здесь и без того хватает стихийных бедствий.

— Кода у нас знаток по части стихийных бедствий, — сказал Исангард, обращаясь к Имлах и словно извиняясь перед ней за меня. Я решил проглотить оскорбление. Никто другой не остался бы в живых, осмелься он на подобное.

Исангард быстро уложил свой мешок. Я заметил, что он забрал к себе все продукты, оставив Имлах только легкие кружки и котелок. Заботится. Я смотрел, как он собирает вещи. Сотни раз я уже видел эти движения, неторопливые и ловкие. Все у него отработано до последнего жеста, и когда он забросил мешок за спину, не звякнула ни одна жестянка.

Мы снова пошли по болоту. После чая первые несколько шагов даются труднее, зато потом намного легче. И снова потянулись черные деревья, дуры-птицы, булькающие лужи.

Вдруг Исангард остановился. Это на него не похоже. Обычно он шел ровным, занудным шагом, пока я не начинал валиться с ног от усталости, и тогда мы отдыхали несколько часов. Он считал, что такой способ хождения предпочтительнее, потому что забирает меньше сил. Мы с Имлах подошли к нему и тоже остановились. А он присел на корточки перед лужей, на поверхности которой плавала радужная пленка.

— Что ты там увидел? — спросил я недовольно.

Имлах тоже присела рядом и вытянула шею, пытаясь разглядеть из-за плеча Исангарда то, что привлекло его внимание. Я понял, что эти двое увлеклись находкой и у меня есть время отдохнуть. Но сесть было решительно некуда, разве что на шею моему другу, а для такой выходки я еще не окончательно озверел. Поэтому я остался стоять и тоже, как последний болван, вылупился на эту лужу.

Лужа забулькала. Очень мило с ее стороны, подумал я, сейчас оттуда высунется какая-нибудь болотная гадость. Я с ними не знаком, но подозреваю, что самый матерый и свирепый Пустынный Кода покажется сущим ягненком перед тварями, способными жить в такой мерзости, как это болото.

Из лужи показались розовые округлые губы и большие мутные глаза. Потом плавник. Мощные жабры лениво шевелились, и от них кругами расходилась по воде зеленая муть.

— Рыба, — удивленно сказал Исангард. Он потянулся за ножом. — Сейчас мы ее за жабры и в котелок, а, Имлах?

Имлах отчаянно замотала головой.

— Ты что, — в ужасе спросила она, — сможешь СЪЕСТЬ ее после того, как она так доверчиво посмотрела тебе в глаза?

Исангард уставился на девчонку с таким искренним недоумением, что я прыснул. Я-то знал, что Исангард начисто лишен сентиментальных чувств. Если он голоден, он убивает и ест. По-моему, это разумно. Он же делает это не ради своего удовольствия.