Чудовище Карнохельма

— Ты отправишься за Туман, — резко произнес командор. — В мертвый город фьордов, Саленгвард. По моим данным, в скалах города сохранилось кольцо Горлохума, добудешь мне его. И вёльду из заповедного леса. Тайно привезешь груз в Конфедерацию. Задание сверхсекретное, отвечаешь лично передо мной. Все ясно?

Гость слегка наклонил голову.

Грей моргнул. А когда снова посмотрел на стекло — в отражении уже никого не было.

* * *

Черный хёгг забрался в расщелину между камнями и пополз, обдирая крылья об острые камни. Он забирался все глубже и глубже, в самое сердце горы. Полз и полз, ведомый болью, тоской и золотой исцеляющей жилой, что пролегла в скалах.

Крылья хёгга превратились в лохмотья. Шкура стала скользкой от крови — своей и чужой. Его огромное тело болело и почти обессилело. И человек в нем сдался, уступив место зверю.

И он справился. Нюхом нашел гору, внутри которой вились золотые исцеляющие жилы. Добрался. Залег, прижавшись брюхом к камням. Закрыл глаза.

Здесь было хорошо. Тепло и тихо. Пахло золотом и черным камнем. Ему нравилось…

Здесь не было ледяных, не было людей. Не было девы… Хёгг тихо зарычал. В глубинах сознания мелькнуло воспоминание о том, что хёгги могут спать очень долго. Месяцами или даже годами. Спать и видеть незримый мир… или свои воспоминания. Его были странными. Словно в израненном теле были воспоминания двух разных существ. Одно было большое, сильное, яростное. А второе — слабое и крошечное. И в этом втором был дом на берегу озера, тесто, запах свежих булок… Затуманная невеста, которая протягивала к нему руки. И старуха, что сорвала с него рубашку, начертила на теле кровавые знаки и надела на шею кольцо Горлохума. Приказала убить… убить того, кто похитил его затуманную невесту… Убить ледяного хёгга.

Но воспоминания хёггу не нравились. Они причиняли боль. От них хотелось отвернуться, хотелось забыть. Он сделал так много ошибок… приказ старухи горел в голове пеклом, не давал дышать, будил ярость и огонь. Он поступил неверно… Он ошибся… И дева… дева погибла… Он виноват. И потому будет спать — долго-долго, пока боль не уйдет. Пока ее не прогонит золотая жила.

Спать…

Он знал, что некоторые хёгги спали слишком долго и становились камнем. Их шкура затвердевала, а сердце под чешуей почти переставало биться. Ток их крови замедлялся, а дыхание больше не раздувало грудь. И если хёгги хотели проснуться, то уже не могли — их шкуры становились гранитом.

Он помнил легенды о том, что сами перворожденные когда-то уснули так глубоко, что стали горными хребтами, ледяными вершинами и морскими гребнями.

Он понимал, что если спать долго, то крошечное человеческое сознание растворится, станет совсем незаметным и слабым. Незначительным. Что оно исчезнет вместе с болью и дурными воспоминаниями.

И останется лишь тот, кто сильнее, яростнее и не мучается чувством вины…

Но он не хотел каменеть. И не хотел забывать. Однажды он проснется и, возможно, найдет тот дом на берегу озера.

Но сейчас под его брюхом медленно текло живое горное золото и хёггов сон туманил сознание. И это было так восхитительно, что зверь не желал сопротивляться.

И человек — тоже.

Когда-нибудь он проснется. Когда-нибудь.