Я направляюсь к задней двери. Вынимаю свою отмычку, и через несколько секунд слышу волшебный щелчок замка. Медленно открывая дверь, я прищуриваюсь, привыкая к пространству дома и темноте.
Время от времени я оплакиваю легкую жизнь, которой жила восемнадцать лет. В ней не было ни взорванных стен, ни холодных ночей, ни сна на голодный желудок, потому что работа уборщицей недостаточно хорошо оплачивается — мы получаем такую работу, которой не хотят заниматься люди из Элиты. Отец воспитывал меня сам после того, как пять лет назад умерла мама, он был хорошим отцом. Мое стремление к независимости в восемнадцать лет было не только из-за него, хотя мы всегда не сходились с ним в политических взглядах. Я просто должна была это сделать, потому что всегда этого хотела. У меня не было желания руководить Элитой в качестве наследницы отца, и поэтому мой уход был единственным выбором, так как я хотела жить своей собственной жизнью. Хотя и живу лучше большинства людей из моей части города, но в такие моменты осознаю, от чего мне пришлось отказаться ради своей свободы. От кондиционера. От отопления. От новой мебели. От новой одежды.
Я вхожу в современную кухню и открываю холодильник. В нем столько еды, что жильцы этого дома вряд ли ее когда-нибудь съедят, прежде чем она испортится. Я тихо закрываю дверь. Я пришла сюда не за едой. Хотя они этого никогда и не заметят, но это противоречит нашим правилам.
Только книги.
И только книги, принадлежащие Элите.
Я тихо прохожу по оставшейся части первого этажа. Кабинет — вот где большинство людей Элиты хранят свои книги, как сувениры — должно быть, он на втором этаже. Я поднимаюсь по широкой лестнице и на носочках иду по коридору, пока не добираюсь до двойных дверей. Сглотнув, я открываю их и вхожу в кабинет. Прижав ладонь ко рту, я осматриваю темную комнату, освещенную только фонарем с улицы, свет которого проникает через окно. Годрик был прав. Повсюду стоят
— Ты, — раздается тихий рык, и я ощущаю горячее дыхание возле уха. Я стараюсь вывернуться из его хватки, но он еще крепче прижимает меня к своей груди и сжимает сильнее, так как я пытаюсь бороться.
— Отпусти меня, — кричу я, отталкиваясь от него ногами, и изо всех сил пытаюсь вырваться.
— Без шансов. — Он наклоняется, и его дыхание снова касается моего уха. Я скалюсь, но прежде чем у меня появляется шанс возразить, он продолжает: — Я пришел только за книгами, но теперь, похоже, уйду еще и с принцессой.
— На кого ты работаешь? — в смятении говорю я.
Он смеется — такой низкий, смертельный звук. Глядя периферийным зрением, я вижу, что он одет в большой плащ с капюшоном, закрывающим лицо. Страх погружает меня в свои объятия.
У меня замирает сердце. У мародеров нет законов, они не отвечают за свои действия. Они
— Иди за мной. — Он поворачивается и грубо тянет меня за собой. Его фигура гигантская, а капюшон прикрывает лицо. Мой взгляд скользит по обнаженной части его рук. Они покрыты шрамами. Должно быть, он чувствует, что я смотрю, потому что прячет обе руки под плащом. Он проходит через дверь кабинета с кошачьей грацией, несмотря на то, что сантиметров на тридцать выше меня. Я следую за ним весь путь. На самом деле, у меня нет выбора. Крики о помощи,
Для меня.
— Пожалуйста, — прошу я хрипло, мой голос пропитан отчаянием. Он игнорирует меня, открывая дверь, и садится в роскошную карету. Я сомневаюсь.
Но прежде чем мне удается пошевелить хотя бы ногой, из кареты слышится низкий рык — желто-зеленые глаза встречаются с моими в темноте. Собака. Конечно же. Я не смогу убежать от собаки. У всех мародеров есть собаки.
Мне не удается сдержать свой крик.
Карета трясется, доставляя неудобство, пока мы блуждаем по темным улицам. Мне приходится сидеть на своих дрожащих руках и сосредоточиться на ковре…
Я не буду смотреть.
Не буду смотреть.
Не буду…