Чудовище с улицы Розы

И Белобрысый открыл заднюю дверь в «уазике» и впихнул меня внутрь, в мою очередную камеру. Правда, здесь было гораздо теснее и не было телевизора. Я устроился на маленьком откидном сиденье. В окошко было видно, как охранник меня разглядывает.

– Это не человек, – сказал я ему. – Помните об этом. Когда-нибудь он вас убьёт.

Охранник отвернулся. Белобрысый завёл мотор и вывел автомобиль со двора.

Я смотрел в окошко. Здание, в котором я провёл последнее время, не было мне знакомо. Серый бетонный куб, крашенный в зелёный цвет. В нашем городе я такого никогда не видел.

Белобрысый долго блуждал по индустриальным пригородам, потом вывел машину на дорогу и направился к западу, я определил направление по солнцу.

Мы ехали долго, я сидел, скрючившись, на скамейке и пытался на всякий случай запомнить дорогу. Но по сторонам дороги тянулся однообразный лес. То и дело мы обгоняли длинные лесовозы с хлыстами брёвен, самосвалы, груженные щебнем, грузовики с сеном. Потом машины вдруг кончились. И асфальт кончился, машина протряслась по ухабам и свернула с дороги.

Я представлял себе этот момент много раз, каждый день представлял, утром, днём и вечером. И теперь я уже не боялся.

Машина остановилась. Белобрысый заглушил мотор и вышел из «уазика». Я приготовился. Белобрысый обошёл вокруг автомобиля и стал открывать дверь.

Я упёрся в скамейку и пнул дверь изнутри.

Я попал. Дверь врезалась во что-то твёрдо-мягкое.

– Браво, – сказал Белобрысый.

Он открыл дверь, просунул в камеру руку и выволок меня наружу.

– Ты упорно борешься за жизнь, это мне нравится. – Белобрысый защёлкнул на моём запястье наручник, по щеке у него ползла вязкая чёрная капля.

Он прицепил меня к ручке дверцы автомобиля. Затем достал жёлтый пакет, развернул его, оказалось, что это дождевик.

– Это чтобы не запачкаться, – пояснил он. – Всяко бывает.

Я и так понял.

Белобрысый снял куртку с карманами и застёжками, бережно пристроил её на плечики, а плечики на зеркало заднего вида. Натянул дождевик.

– Так лучше. – Он погляделся в зеркало. – Не люблю, когда неаккуратно…

Вдруг мне захотелось узнать, я спросил:

– Слушайте, а что эта ваша тварь… Римма, что она такая молчаливая-то была?

– Молодая просто. К тому же все разные. Одни весёлые, другие молчаливые. Я был очень расстроен, когда вы со своим псом убили её. Твой приёмный отец, у меня на него были серьёзные планы… Ты всё разрушил. Теперь придётся начинать всё заново.

Белобрысый натянул резиновые перчатки.

– Тот, кто убивает, сам должен быть готов к смерти, – изрёк Белобрысый. – Готовься…

Я дёрнулся. Ручка держала крепко.

Белобрысый рассмеялся. И стал меня обнюхивать.

– Дрянь! – заорал я. – Не подходи!

Белобрысый нюхал, и лицо его постепенно изменялось, сдвигалось, переделываясь в морду, на которой ясно читался знак. У Белобрысого это было даже хуже, чем у Риммы, его морда менялась быстрее, зубы выдвигались вперёд, чёрная слюна пузырилась на губах.

И вонь. От Белобрысого воняло мертвечиной. Он шагнул ко мне.

Я не мог смотреть на него и стал глядеть в небо.

Белобрысый булькал у меня над ухом. Я рванулся ещё. Наручник не отпускал. Бакс, где ты?

Я орал, орал и не мог остановиться.

Белобрысый прорычал что-то, совсем уже неразборчивое, непонятное. Он взялся за цепочку наручников, дёрнул и с мясом вырвал ручку из двери. Затем поволок меня в глубь леса.

Я упирался, упирался, но бесполезно, с таким же успехом я мог сопротивляться танку, Белобрысый даже не замечал этого моего сопротивления, от сопротивления становилось даже хуже – наручник рвал руку.

Пока мы шагали, Белобрысый всё больше сутулился, из спины выпирали острые лопатки, он становился похож на зубастую лягушку, как тогда Римма. Он что-то бормотал и рыкал, дёргая за наручник, распускал вокруг себя зловоние.

Лес становился всё глуше, стояла жуткая тишина. Грибы, очень много почему-то грибов, хороших, не мухоморов. Норы какие-то, наверное, лисьи. Отличное место.

Вдруг лес пошёл книзу, деревья стали тоньше, мох из синего перекрасился в зелёный, Белобрысый выволок меня к болоту. Нежная зелёная травка, а между нею такие неглубокие с виду лужицы, водомерки по ним бегают. Топь. Трясина. Кочки. Теперь понятно. Трясина – это то, что ему нужно. Никаких следов.

Белобрысый остановился.

Интересно, если прыгнуть в болото? Тогда…

Белобрысый неожиданно перестал ворчать и насторожился. Он завертел своей заострившейся башкой и стал смотреть вверх, на холм. Я на всякий случай снова дёрнулся, но Белобрысый резко уложил меня на мох, лицом в коричневую жижу.

В нос и рот мне сразу налилась гнилая вода, я стал задыхаться и биться, но Белобрысый крепко вдавливал меня в болото.

Вдруг хватка ослабла, я вывернулся вправо и набрал в грудь воздух. Продышался.

– Здорово выглядишь, – сказал странно знакомый мне голос.

Я стёр с лица грязь. Надо мной стоял Лёха. На плече у него дымился карабин. Лёха подал мне руку, и я поднялся на ноги.

– Под конец всё-таки почуял, тварь. – Лёха кивнул на Белобрысого. – Сволочь поганая…

Лёха был обряжен в куртку Белобрысого.