Чудовищный сговор

– И не говорите, – скороговоркой начал бормотать Кургулин, заводя машину, – по радио передавали, что в Тель-Авиве плюс двадцать четыре! В Тель-Авиве! А у нас тридцать шесть.

Под аккомпанемент кургулинской болтовни про погоду мы минут десять колесили по городу. Павел Филимонович говорил не переставая, словно боялся, что я вдруг возьму да и передумаю.

Но отказываться от работы мне не хотелось. Почему? Потому что деньги – это время.

Отработав определенную сумму у какого-нибудь озабоченного коммерсанта, я могла затем неделю-другую отдыхать и ублажать свою тетушку детективами, а себя – новыми голливудскими фильмами.

Скажу не таясь, я настолько подсела на видео, что платила бешеные деньги за то, чтобы мне доставляли новинки, еще не вышедшие в прокат даже в Америке. Иногда возникало впечатление, что пленки крали прямо с монтажного стола. А поскольку с языками у меня было более чем нормально, то смотрела я их без перевода.

Кургулин притормозил возле пятиэтажного дома сталинской постройки в центре города.

Основательное здание, несмотря на свой возраст, было вполне конкурентоспособным по сравнению с новостроем, по крайней мере – с фасада.

Если дома, в которых селились богатые предприниматели, политики, бандиты и их многочисленные родственники, выглядели роскошно и помпезно, но как бы демократично, то в домах, подобных тем, к которому меня подвез Кургулин, проглядывала претензия на имперский стиль.

– Это здесь, – сказал Кургулин, высматривая из окна машины балконы здания. – Квартирка не Бог весть какая, но все же центр.

Когда мы вышли из машины, Павел Филимонович открыл багажник «жигуленка» и, пыхтя, достал оттуда продавленную раскладушку.

– Это вам, – «обрадовал» он меня. – Извините, что не смог приобрести что-то более пристойное. Время, видите ли, поджимает.

Поскольку я никак не среагировала, Павел Филимонович счел нужным подчеркнуть:

– Уж за пять с лишком косых можно и на раскладушке поспать, правда ведь?

Поднявшись на второй этаж, Кургулин трижды позвонил в дверь с номером тринадцать.

Послышались шаги, «глазок» на секунду потемнел, затем дверь распахнулась.

На пороге стоял молодой человек в шортах и темных очках. Он явно был недоволен.

– Привел все-таки, – кивнул он в мою сторону. – Я же просил…

– Ладно-ладно, – перебил его раздраженный Кургулин. – Ты давай помалкивай. Разговорчив больно… Когда надо, от тебя полслова не добьешься, а как что не так – хоть слесаря вызывай фонтан перекрывать. Помог бы лучше, видишь, у меня груз.

И он протянул юноше раскладушку. Тот посмотрел на этот предмет, как породистая кошка персидских кровей могла бы посмотреть на скелет умершей от истощения мыши, который ей предлагают на обед.

– Ты зачем это приволок?

– Как зачем? Спать, – Кургулин старался побыстрее зайти вместе со мной в квартиру и захлопнуть дверь.

– Спа-ать, – усмехнулся юноша. – У тебя только одно на уме…

Тут Павел Филимонович бросил раскладушку возле вешалки, схватил молодого человека за рукав, утащил в комнату и захлопнул за собой дверь.

Я осталась стоять в коридоре. До меня донеслись недовольные реплики юноши и уговаривающий, наставительный голос Кургулина.

Не имея никакого желания подслушивать, я прошла на кухню и выкурила там сигарету «Мальборо», созерцая недвижные пыльные кроны тополей, томящихся в безветренном летнем мареве.

«Прямо как в духовке, – подумала я, гася сигарету. – Дождя бы с грозой».

Мой клиент тем временем закончил свои нравоучения и решил представить мне объект, при котором я должна была находиться денно и нощно.

– Это Антоша. То есть Антон, – поправился Кургулин, похлопывая юношу по плечу.

– Женя, – коротко представилась я. – Мы будем выходить из дома?

– Ни в коем случае, – ответил за парня Кургулин, хотя тот уже открыл рот.– Находиться только в квартире, открывать только мне.

– На три звонка?

– Именно, – подтвердил Павел Филимонович. – Всех остальных – посылать.

Юноша вдруг рассмеялся.

– Куда посылать? – спросил он, ехидно глядя на Кургулина.

Тот повернулся к нему и очень серьезно посмотрел парню в глаза.

– Сам знаешь, – ответил Павел Филимонович, как будто речь шла не об обычной матерной фразе, а о чем-то крайне существенном.

Кургулин через минуту свалил, предварительно покопавшись в тумбочке под телевизором и прихватив с собой какие-то газеты. Мы остались вдвоем.

Антоша натужно, явно желая показать, что мое общество ему неинтересно, зевнул.

– Вы вот что, – сморщил он переносицу. – Не воняйте здесь больше.

– Что-о?

Молодой человек помахал рукой перед носом, как бы разгоняя воздух.

– Не выношу сигаретный дым, – пояснил он. – И вообще…

– В контракте нет ни строчки о том, что я должна выполнять ваши желания, – заявила я, немедленно доставая из пачки следующую сигарету. – Но, если вы как следует попросите, я, может быть, и соглашусь не курить здесь. Ну так как, юноша?

Юный объект охраны скорчил такую рожу, как будто проглотил сразу половину лимона.

– Я. Очень. Прошу. Вас. Не. Курите. Пожалуйста, – проговорил он. – Этого достаточно или встать перед вами на колени?

– Достаточно, – милостиво согласилась я, пряча пачку «Мальборо».