Чудские копи

На канатке прибыли всего два пассажира – управляющий Воронец и водитель-охранник Шура, еще вчера оставленный внизу. Оба они приземлились, словно выброшенные катапультой, и бегом устремились к костру.

– Сейчас начнется, – вслух подумал Шутов. – Забегали...

Подождал, когда подбегут, и в тот же миг, не дожидаясь вопросов, наученный многолетним диссидентским опытом, сам пошел в атаку.

– Проворонили вы шефа, господа хорошие! Нет его нигде! Я всю гору обошел! Телефон оказался в гитаре. А гитара висела на дереве! Метра четыре над землей. Вы оба должны были быть здесь!

– Глеб Николаевич не велел, – залепетал Воронец. – Сказал, сидеть внизу...

– Почему не поднялись, как только вырубилось электричество?

– Потому и не поднялись, – задиристо отозвался охранник. – Канатка встала!

– А без канатки уже зад не оторвать?.. И вообще, почему оно вырубилось?!

Никто ему возражать не стал, Воронец вызвал местных спасателей, кликнул официантов и дежурных техников, охранник – сторожей, в результате набралось четырнадцать человек, которые разошлись по горе в разные стороны.

Тем часом на телефон Балащука позвонил начальник службы безопасности, который уже выехал в Шерегеш, и Шутов сообщил ему, что поиск организован – пока что на вершине Зеленой, – и предположил, что Балащук вместе с Аланом могли уйти на Курган, поскольку высказывалась такая мысль – забраться на гору пешим порядком. Как только поднимется туман, он, Шутов, лично осмотрит склон в бинокль. И еще озадачил полковника информацией к размышлению: дескать, странностей и совпадений в прошедшую ночь было достаточно: сначала будто бы шаровой молнией выбило фидер на подстанции и Шерегеш погрузился во тьму, затем выключили свет на Зеленой и не смогли запустить ни одной резервной дизель-электростанции. Намек на происки конкурентов был воспринят правильно, потому как вскоре позвонил Лешуков и заговорил уважительно, называл по имени-отчеству, а интересовали его детали и время, как и когда произошло отключение энергии. Видимо, начал проверку по своей линии через бывших сослуживцев.

Тем временем гору Зеленую прочесывали как могли и заглядывали повсюду – под стартовые площадки, гаражи подъемных кабин и сами кабины, за камни, кучи строительного мусора, рыскали по горе, чаще бестолково, по одному и тому же месту, и даже прилегающие к вершине склоны обследовали. Когда приподнялся туман и Мустаг начал как-то стыдливо обнажаться, Шутов засел с биноклем на крыше гаража и стал тщательно просматривать возможные пути подъема на вершину. В поле зрения попадали каменные развалы, курумники, утлая тундровая растительность, и все это, подернутое легким туманом, казалось, движется, шевелится, как живое. Несколько раз он выхватывал глазом что-то похожее на фигуры людей, идущих вверх по склону, и вроде даже замечал трепещущее на ветру одеяло на плечах, белобрысые космы Алана и куртку Балащука, однако промаргивался и потом уже никак не мог отыскать их среди белесой каменной реки. Тогда он спустился с крыши, выпил у оставленного всеми и догоревшего костра полбутылки водки, окончательно пришел в себя и когда снова взялся за бинокль, то увидел мир вполне реальным, да и туман наконец-то растаял над горами.

От вершины Зеленой до высшей точки Мустага весь склон стал неподвижным, безлюдным и первозданно диким, если не считать сияющего креста из нержавеющей стали.

Он уже хотел вернуться к костру, но тут невооруженным взглядом заметил некое мельтешение чуть выше останцев на склоне Кургана, которые туристы называли «верблюдом». Всходить на гору по самому неудобному склону было глупо и слишком долго, однако Балащук с Аланом выбрали самый трудный путь и теперь взбирались как-то странно, зигзагами, причем взявшись за руки, словно влюбленная парочка. Шутову никогда в голову не приходило, что оба они могли быть, мягко говоря, иной ориентации, но по тому, как суровый викинг, этот нордический типаж истинного арийца, вел сейчас за руку покорного Глеба Николаевича, на писателя вмиг снизошло прозрение.

– Ну, пидор гнойный! – это относилось к Алану.

Шутов проморгался, потряс головой и еще раз приложился к оккулярам...

«Идут, голубчики! Еще и плечиками прижимаются друг к другу. Ветер наверху сильный, одеяло на плечах барда вздувается, словно парус...

И как-то сразу стало понятно, отчего Балащук, который год уже возится с этим недоношенным музыкантом, студию ему купил вместе с дорогущей аппаратурой, чтобы записывать диски, реклама чуть ли не на каждом столбе. А бард еще и капризничает: то ему собственный имидж не нравится, то лирика надоела...

И Николаич хорош! С жиру взбесился, содомянин хренов. Потому и не женится, и в последнее время девочек на Зеленую не привозит...

Переориентировался!