Чугунный всадник

…Все трое, подчепурившись, вышли в коридор, окружили бак с успокоительным и как следует приложились. Тихон никак не мог привыкнуть, что лекарство такое горькое и жжется. Пока юноша откашливался и ему стучали по спине, их приметили санитары, вручили транспарант и портрет малоизвестного мужчины с бакенбардами и в горлатной шапке.

Дядя Саня сказал, что портреты кого попало он носить не будет. Санитары без разговоров скрутили его и вкатили болючий укол, а портрет просто-напросто привязали к спине. Дядя Саня, постанывая, все же требовал разъяснения, чей именно портрет он должен нести и каковы заслуги портретированного перед международным рабочим движением. Санитары, которых теперь не отличить было от всех добрых людей, сказали, наконец, что картина изображает дважды Героя Политического Труда Николая Султанатовича Казыдло на даче ВЦСПС, а кто он такой — не дяди Сани собачье дело.

Тем временем Тихон и Шалва Евсеевич развернули кое-как транспарант, слабо украшенный надписью:

«Все счастье земли — за трудом!»

Дядя Саня прочел вслух и добавил:

— Н-да. Не зря Иван Алексеевич покойный говаривал, что у Валерия Яковлевича голова похожа на чайник. Чайник и есть!

Шалва Евсеевич обиделся: лозунг-де политически грамотный, а что он грамматически неграмотный, дело наживное.

— Нечего, нечего толпиться! — ругались санитары. — Внизу толпиться будете!

Внизу и правда толпились, причем в необыкновенном количестве. Считать людей, конечно, было запрещено, да и не всякий умел.

Тем временем Кузьма Никитич с помощью черного хода тоже вышел во двор. Окружали его человек сорок санитаров. По традиции вообще-то полагалось, чтобы выдвигали Гегемонова простые обитатели, чтобы процесс-то был естественный. Но как-то раз, когда снова случился недовоз кирзы, Кузьму Никитича стали выдвигать так активно, что наставили синяков и мало не поломали ребра. С тех пор пришлось разработать систему безопасности: санитары путем украшенных шипами налокотников оттесняли обитателей от начальства, а сами, умело действуя нежными плечами, как бы переливали Кузьму Никитича с места на место.

Тихона Гренадерова толпа тоже мотала как хотела по его неопытности. Вместе с ним был вынужден мотаться и нарком Потрошилов, чтобы не понижать читабельности транспаранта. Сверху казалось, что Тихон и Шалва Евсеевич решили побаловаться бредешком в воздухе. Дядю Саню с привязанным немилым портретом оттерли на периферию.

Масоны, воспользовавшись суматохой, вовсю развернули свою тайную пропаганду, но ни одного слова услышать было невозможно. Клин санитаров разрезал толпу надвое, Агрессор и Тетерин оказались в разных половинах и вскинутыми руками показывали друг другу секретные масонские знаки, принимаемые непосвященными за обыкновенные фигушки, дули и кукиши. На самом деле вольные каменщики недвусмысленно давали понять друг другу, что являются государством в государстве. Санитары решили, что фигушки предназначены Кузьме Никитичу и немедленно, с большими пинками, вручили масонам по портретику, причем Агрессору почему-то достался Тугарин Змеевич Расторгуев.

Наконец Кузьму Никитича санитары окончательно выдвинули, то есть подняли на круглый помост. Зазвенел колокол; скрытый под помостом оркестр грянул марш «Самурай купался». Толпа восхищенно смолкла, а кто не смолк восхищенно, тому заткнули рот санитары.

Народное волеизъявление, о необходимости которого с утра тростили санитары, свершилось.

На помост втянули Друбецкого-заде.

— Дорогие санитары и обитатели! Долго, очень долго ждали мы этого светлого дня. Из наших рядов, родной и любимый, в который раз уже вышел Кузьма Никитич Гегемонов. Являясь нашим одушевленным авангардом, нашим двуруким и двуногим компасом, не считаясь ни со свободным временем, ни с объективной реальностью, данной нам в ощущениях. Последовательный материалист, Кузьма Никитич повседневно ведет непримиримую борьбу с реакцией Пирке и Вассермана. Крупнейший мыслитель, он в то же время является выдающимся организатором показательного процесса развития мирового сообщества. Каждое выступление Кузьмы Никитича — это непереносимый удар для извергов всех мастей, окопавшихся, к сожалению, в уголках общественного сознания. Кузьмизм-никитизм — оплот надежной гарантии! Кузьма Никитич! От лица собравшихся позвольте принести Вам клятву верности всех народов мира!

Клятва была тут же принесена. Кузьма Никитич смущался и ковырял носком тапочки доски помоста. Не выдержав этой нечеловеческой, воистину демонической скромности, Залубко влетел на помост и возопил по-родному:

— Заверяемо! Ридного Кузьму Мыкытыча! Шо! Усих його лютых ворогов! Геть!

Санитары подхватили здравицу и строго следили за остальным населением.

Потом начался парад-хоровод. Первые круги вокруг помоста образовали санитары, далее размещались обитатели в порядке личной сознательности. Кузьма Никитич отечески глядел на хоровод и кивал, кивал. Референт разжился толстой книгой и время от времени выкрикивал оттуда в микрофон:

— Без матки пчелки пропащие детки! Ура!

— Ура!!! — соглашались санитары и обитатели.

— Без столбов и забор не стоит! Ура!