Чукотка

Николаю Павловичу было лет тридцать пять. Внутренне благодушный человек, он с виду казался немного угрюмым и чем-то недовольным. Последние десять лет Николай Павлович безвыездно проработал в средней школе на острове Сахалине. Несмотря на то, что Николай Павлович был физически крепким человеком и здоровью его можно было позавидовать, он получал уже персональную пенсию.

- Старик уже. Выслугу лет имею, - часто говорил он. - На материке, так называл он землю, расположенную на запад от Владивостока, - пенсию давали за двадцать пять лет работы. У нас на Севере коэффициент: два с половиной. Десять лет отслужил - и... пенсия.

И когда интересовались этим коэффициентом, Николай Павлович охотно разъяснял закон о льготах для работников Севера.

С Сахалина Николай Павлович выезжал на материк только один раз за все десять лет.

Будучи во Владивостоке, он встретился в наробразе с учительницей, работавшей на Чукотке. Она так увлекательно рассказывала об этом отдаленном крае, что Николай Павлович, не задумываясь, "изменил" Сахалину и теперь ехал на три года в чукотскую среднюю школу.

- Хе-хе-хе! - как-то действительно по-стариковски усмехнулся он. - Из огня да в полымя. А я читал, что Молоков летал здесь по четыре раза в день к лагерю Шмидта. Здесь ходить-то - нос разобьешь...

На боку учителя висел бинокль, на животе - "лейка". И это его вооружение в такой туманище вызывало усмешку.

- Погодка называется! Ни поглядеть, ни заснять, - словно угадав мою мысль, мрачно проговорил Николай Павлович. - А ведь по времени - полдень.

"Ангарстрой" с хрипом продолжительно загудел, и Николай Павлович смолк, прикрываясь от брызг из парового гудка.

- У, дьявол! Плюется, как верблюд!

Николай Павлович прижался к стене кают-компании и заглянул через толстое стекло иллюминатора.

- Эти полярники в щепки разобьют наше пианино. С раннего утра и до поздней ночи фокстротят. Запереть бы на ключ, - недовольно пробурчал он, а то ведь в школу привезем один ящик без клавишей.

Стирая ладонью влагу со стекла, он пристально смотрит на танцующие пары.

- И Татьяны нашей что-то не видно. А тоже любит потанцевать!

Оторвавшись от стекла, Николай Павлович говорит мне:

- Вы знаете, впервые встречаю такую естественницу. Фокстрот больше к лицу словесникам.

- Ну, Николай Павлович, вероятно, это у вас только, на Сахалине! В центральной полосе не только естественники, но и математики все танцуют!

- И независимо от возраста?

- Да.

- А на Чукотке?

- На Чукотке - как в Москве.

Николай Павлович улыбнулся и, помолчав немного, сказал:

- И, знаете, ей идет танцевать. Хотя и невысока, но... что называется: не ладно скроена, да крепко сшита.

Поправив на себе бинокль и "лейку", Николай Павлович вздохнул и предложил спуститься к нему в каюту, сыграть партию в шахматы.

Высоко на мачте мерцает свет. Осторожно шагая, мы пробираемся к каютам. Около кормы стоит человек, свесив голову через фальшборт. Подойдя ближе, мы узнаем нашу естественницу Татьяну Николаевну Вдовину.

- Что вы здесь стоите? Уж не морская ли болезнь при абсолютном штиле? - спросил Николай Павлович.

- Ужасно досадно! - порывисто выпрямившись, проговорила она. - Так хочется посмотреть берег! Ведь несколько лет тому назад я прошла вдоль него пешком. Сколько неизгладимых впечатлений! Как сейчас помню: под конец пути меня довез на нарте малюсенький такой мальчонок Таграй.

Она помолчала немного.

- И вот теперь до того хочется взглянуть на эти места, что словами и не передать! Родными кажутся они мне. А туман все затянул.

- Позвольте, позвольте, дорогая Татьяна Николаевна! - сказал учитель. - Насколько я понимаю в географии, вы по этому борту своих родных мест не увидите даже в ясный солнечный день. По крайней мере не раньше светопреставления.

- Как? - удивленно спросила Татьяна Николаевна, и вдруг, звонко расхохотавшись, она сказала: - Правильно, правильно, Николай Павлович! По эту сторону - американский берег. Я ошиблась.

- Вот тебе и бывалый человек! А я-то еще с Владивостока преклонялся перед вашим авторитетом, - шутливо заметил Николай Павлович. - Впрочем, вы же не географ! Вам простительно.

- Давайте перейдем на левый борт. Кажется, туман начинает рассеиваться, - предложила Татьяна Николаевна.

Учительница Татьяна Николаевна Вдовина только в этом году окончила Ленинградский пединститут имени Герцена. Она возвращалась в чукотскую школу, где пять лет тому назад, еще до института, впервые начала свою трудовую жизнь.

Тогда, восемнадцатилетней девушкой, ее направила в чукотскую школу комсомольская организация. В то время она мечтала совсем о другом. Но, проработав среди чукчей два года, искренне полюбила этот народ и больше не жалела, что попала на Север. Теперь Татьяна Николаевна, получив высшее образование, сама стремилась сюда.

Одетая в замшевый шлем и темно-коричневое кожаное пальто, Татьяна Николаевна по внешнему, несколько боевому виду скорей напоминала летчицу, чем учительницу. В серьезных карих глазах ее проскальзывало не то добродушие, не то насмешливость.

Спотыкаясь о доски, сложенные на палубе, мы пробираемся к левому борту.