Чукотка

Рано утром можно было видеть, как Лятуге, раздевшись догола, ползал на полу и наводил блеск и чистоту. Полы были крашеные, и это значительно облегчало его труд. Через некоторое время Лятуге решил, что пол лучше мыть на ночь. Его предложение было принято. А еще через несколько дней Лятуге придумал новый способ мытья полов.

В одно из своих посещений отец жестами рассказал сыну, как на пароходе мыли палубу швабрами. Отец высказал мысль, что палуба парохода мало чем отличается от школьного пола: как здесь, так и там пол был деревянный. Лятуге незамедлительно изготовил из веревок большую швабру.

Поздно вечером, проходя мимо школы, я заглянул к Лятуге и, войдя в зал, был поражен: Лятуге босиком, без рубахи стоял в самом центре зала и с силой размахивал шваброй во все стороны. Все стены, отделанные масляной краской, покрылись грязными пятнами. Увидев меня, он остановился, широко улыбнулся и показал на свое «изобретение».

«Смотри-ка, какую удобную штуку я придумал! Быстрей и легче», — говорил его взгляд.

Мне было и смешно и жалко хороших, чистых стен. Мою улыбку он принял за одобрение и еще усердней стал размахивать шваброй.

Опасаясь его взмахов, я пробрался вперед и, оказавшись перед ним, поднял руку. Лятуге посмотрел на меня и в моем удивленном взгляде прочел, видимо, не то, чего ожидал.

Я принес чистую тряпку, подвел Лятуге к стене и, показывая на грязное пятно, вздыхая и качая головой, стал стирать грязь.

Лятуге засуетился, замычал, швабру бросил на пол и, взяв тряпку, торопливо принялся стирать пятна.

ПОД ВОЙ ПУРГИ

Зима наступила вдруг. Утром, направляясь в столовую, мы увидели картину редкой красоты.

Морской берег с обычно черной, как уголь, галькой, серая тундра, склоны гор — все покрылось толстым слоем мягкого, пушистого снега. Мороз высушил его, и казалось — подует ветер, и весь снег легко поднимется в воздух.

Всюду слышались голоса и окрики каюров. Это по первой пороше примчались на нартах чукчи из ближайших селений.

Вдоль домов культбазы кто-то уже проторил дорожку.

Перемена ландшафта создавала какое-то непонятно радостное настроение. Порой забывалось, что мы находимся на Чукотском полуострове. Вспоминались широкие заснеженные поля далекой родины. Только сопки и гранитные скалы, на которых не держался снег, возвращали к действительности.

К полудню небо почернело. Чукчи встревожились, и упряжки одна за другой быстро, как ветер, умчались в горы.

К вечеру подул свирепый норд. Снежный пласт поднялся с земли и закружил в воздухе. Пурга!

Люди попрятались в дома, затопили печи. Ветер с воем и стоном врывался в трубы. Заслонки в печах неприятно дребезжали. Беспрерывное однотонное позванивание заслонок в продолжение длительного времени создает такое настроение, что человеку становится не по себе. Трудно сидеть в одиночестве, трудно сосредоточиться на каком-нибудь деле. Пурга угнетает.

А в учительской мы пытаемся обсуждать перспективы работы.

Учительница Таня не пришла. Вероятно, и не придет: ветер может унести!

До ближайшего дома не так далеко, но в этом кромешном аду трудно разглядеть соседний дом.

Лятуге сидит в учительской и с интересом наблюдает за нами. У него обычная, добрая, приветливая и располагающая улыбка. О пурге Лятуге не думает: для него она привычна. Его занимает наша обстановка. На улице снег, маленькое солнце давно угасло, наступает ночь, а здесь светло, тепло и уютно.

Лятуге сидит на краешке стула. Видно, что ему неудобно, хочется сесть на пол, по-своему, по-домашнему, поджав ноги под себя, как в яранге отца, но он стесняется нас.

Нам хочется поговорить с Лятуге. Ведь так много он знает о своей стране! Но нашей мимики, жестов, движений губ он не понимает. Лятуге, видно, сердится на себя, но в то же время продолжает улыбаться с выражением досады.

Наконец он будто угадывает нашу мысль об отсутствии Тани. Он срывается с места и хочет бежать за ней. Мы останавливаем его.

— Может быть, отложим совещание?

— Какое тут совещание! Все мысли выдувает. Давайте лучше послушаем завывание пурги.

— А интересно в такую метель выбраться на улицу и побродить! — говорит Владимир.

Мы решаем идти на квартиру к Тане. Лятуге идет с нами.

Натягиваем через головы меховые кухлянки, поверх — полотняные комлейки, затягиваем капюшоны, оставляя отверстия только для глаз.

Нам можно было бы с успехом завязать и глаза, так как их вполне заменят два глаза Лятуге. Он наскоро одевается. Никакого капюшона на одежде Лятуге нет, на голове у него слабое подобие шапки: спереди вырез, сзади тоже, вообще голова почти не прикрыта.

Открыли дверь.

Пурга уже занесла выход из нашего дома. Дорогу нам преграждает гладкая, словно оштукатуренная снежная стена. Мы крайне удивились: как скоро нас закупорила пурга! Мелькнула мысль — возвратиться в комнату, ближе к огню. Но Лятуге энергичными ударами уже пробил лопатой снежную стену и с проворством песца скрылся с наших глаз. Все это произошло так быстро, что мы и сообразить не успели, куда он девался. Из темноты вместе со свистом пурги послышалось мычание Лятуге. Это он подавал нам знак следовать за ним.