Чукотка

Как же взяться за стрижку? Мы заранее знали, что стрижка под машинку вызовет великое возмущение родителей. И неизвестно, чем дело кончится.

Приглашаем в учительскую комнату нашу Панай и за чашкой крепкого чая, раскуривая папироски, затеваем осторожную беседу с ней.

Рассказываем ей о русских школах, о порядках в них и постепенно переходим к вопросу о стрижке наших школьников.

Панай сидит на полу (она долго не могла привыкнуть к стулу), сосредоточенно слушает и, попыхивая папироской, изредка подает свой голос.

Она готова помочь нам, но побаивается. Ведь это нешуточное дело!

— Это очень плохо, — говорит она. — «Келе» может взять тогда детей!

Я пускаюсь в дипломатию:

— Панай! Может быть, там, у вас в яранге, водятся «келе», а здесь, в белом доме, никакого «келе» нет. Я знаю это очень хорошо, и ни один таньг еще никогда не видел «келе». Давай вечером пойдем со мной по темным комнатам и посмотрим.

Панай молчит. Она сильно затягивается дымом папироски, откашливается и затем говорит:

— Его не видно.

— А кто-либо из ваших людей видел его?

— Нет, никто не видел, но так говорят. И всегда в праздники поднятия байдар, в праздник пыжика[27] и в другие наши праздники мы бросаем «келе» лучшие куски мяса, чтобы он нас не обижал, — говорит она с трепетом.

Ей и говорить не хочется на такую страшную тему.

Я делаю решительный выпад против «келе»:

— Нет, Панай, у нас в «белых домах» «келе» нет, и мы это хорошо знаем. Мы никогда ему ничего не даем, и он нас никогда не обижает.

Не совсем доверяя, она все же ухватилась за мысль, что в «белых домах», может быть, действительно нет «келе». Найдя в этом для себя оправдание, она после длительных разговоров согласилась на стрижку ребят.

Повар Го Син-тай знал о предстоящей «операции» и с нетерпением ждал момента, когда он начнет стричь ребят. Еще переговоры с Панай были не закончены, а Го Син-тай уже стоял около двери, пощелкивая машинкой.

Мы собрали детей, и к ним вышла Панай.

— Дети! — сказала она. — Мы живем в гостях у таньгов. Обычай у них — отрезать волосы совсем. «Келе» в этой ихней яранге нет. Видите, и я сбросила керкер[28], хожу в матерчатой одежде. У них такой закон. Вот сейчас вам будут отрезать волосы.

«Что она, с ума спятила за дни, которые прожила у таньгов?» — подумал Таграй, искоса поглядывая на старуху.

Но дети так и остаются детьми: с любопытством один за другим подставляют они свои головы под машинку.

Быстро стрижет Го Син-тай, напевая веселую китайскую песенку. И когда очередь дошла до последнего — Таграя, он крикнул:

— Мальчика, ходи сюда!

Таграй встал и молча направился к выходу.

Го Син-тай сорвался с места, догнал его.

— Чиво твоя не хоче?

Вырываясь из рук повара, Таграй кричал, схватившись за голову:

— Не буду, не буду!

— Торопливо подошла к ним Панай. Она боялась оставить неостриженным его одного.

— Таграй, отрежь волосы, — говорила она. — Всем — так всем.

Но, несмотря на просьбу Панай, Таграй так и не согласился стричься. Он ходил угрюмый, замкнулся в себе и исподлобья посматривал на учителей и на Панай. Я даже опасался, как бы Таграй не покинул школу. Он перестал разговаривать со всеми. Стриженые школьники нередко шутили и смеялись над ним.

Подходит к нему стриженый карапуз и совершенно спокойно говорит:

— Таграй, давай друг друга за волосы таскать.

Посмотрит на него Таграй, отвернется и уйдет.

Однако Таграй недолго оставался верен себе. Однажды он пришел ко мне и молча сел рядом.

— Может быть, Таграй, что-нибудь хочешь спросить?

— Да, отрезать волосы!

— Хорошо. Давай, Таграй, я тебя сам остригу!

Я быстро остриг сто. Схватив прядь своих волос, он быстро выбежал из комнаты. Криком и шумом встретила его ватага школьников.

Весть об «изуверстве» таньгов вскоре облетела все побережье. Чукотский устный телеграф заработал вовсю. Первым сообщил об этой новости больничный сторож Чими. Бросив службу, Чими побежал в ближайшее стойбище.

Нельзя было поверить тому, что рассказывал Чими. Ведь в школе находится Панай! Что же она, спит все время там?

Весть о «порче» детей проникла далеко вглубь тундры. Об этом заговорили все — даже те, кто не имел в школе детей. Зашевелились шаманы. Теперь они не ручались за спокойную жизнь детей в «таньгиных ярангах».

Наутро прискакали на собаках взволнованные чукчи. Для меня это не явилось неожиданностью. Как только чукчи начали съезжаться, я вместе с Панай ушел к себе, распорядившись, чтобы все приезжие собирались в школьном зале.

Когда все собрались, мы с Панай вышли. Нас встретило холодное молчание.

Первым начал говорить я сам, стараясь повлиять и на родителей, и на Панай. Панай я удержал от выступления с тем расчетом, чтобы оно прозвучало заключительным аккордом. Но в то же время меня страшила мысль: что, если перепуганная таким серьезным событием Панай вдруг изменит свою позицию?..

Я спокойно объяснил чукчам-родителям, что мы ничего плохого не сделали, мы остригли детей не насильно, а предварительно по-хорошему договорились с Панай.

— Вот она здесь сидит. Все, что я говорю, я не выдумываю. Язык Панай все вам подтвердит.