Чукотка

Но нет, сердце Пноя бьется, и брат очень хорошо слышит это биение, приложив ухо к груди Пноя.

Наконец опять приходит доктор и начинает бить Пноя по лицу. Брат злобно смотрит на доктора и скрипит зубами.

И вдруг Пной оживает.

— Где я? Жив ли я? — и Пной ощупывает себя здоровой рукой.

— Ты в больнице! — отвечает брат. — Ну как, больно тебе было?

— Нет, я ничего не слышал и не знал.

И долго смотрит Пной на забинтованную руку.

— Ну ладно! Оставьте его! Завтра он вам расскажет все, а сейчас нельзя! — говорит врач, и чукчи, молча повинуясь, уходят из палаты.

Наутро больница кишит посетителями. Больных лежит уже много. Они лежат по нескольку человек в палате.

Вот на костылях идет по коридору больницы эскимос. Он хорошо знает, что больница спасла ему жизнь. Ведь всем на побережье известно, что в таких случаях, как у Хухутана, смерть приходила неизбежно.

Он охотился вместе с людьми своего стойбища на моржей. И в тот момент, когда моржовая голова с бивнями вынырнула около вельбота, чья-то шальная пуля обожгла Хухутана. Не понял сначала Хухутан, что с ним случилось. Потом он почувствовал боль и увидел кровь. Хухутан упал. Охота прекратилась, и вельбот вернулся в стойбище. Пуля раздробила берцовую кость. Хухутана положили в пологе. Шаман заткнул рану собачьей шерстью. Больной потерял сознание.

На его счастье, Модест Леонидович объезжал побережье. Он вытащил из пулевых отверстий собачью шерсть, осмотрел и забинтовал рану.

«Собака! Что он делает?» — подумал доктор про шамана и сказал:

— Скорей надо в больницу! Такого больного можно лечить только в больнице.

Моторный вельбот быстро покрыл свыше сотни километров, отделяющих стойбище от культбазы. Вместе с Хухутаном прибыли и родные, обеспокоенные его судьбой.

Родители Хухутана спрашивают доктора:

— Скажи, доктор: будет ли жить Хухутан?

Модест Леонидович снял очки, протер их и, подумав, сказал:

— Выбирайте сами: или я отрежу ему ногу — и тогда он будет жить, или через три дня он умрет.

И доктор подробно объясняет, что такое заражение крови.

— Режь, доктор! Ты знаешь, что надо, — говорит старик эскимос. — Пусть он хоть без ноги живет. Ведь он у нас хороший резчик по моржовой кости.

Между тем операционная уже готова, и Хухутан лежит на операционном столе…

Теперь Хухутан без ноги. Он уже смирился, свыкся с этим. Главное — жить!

— Это ничего, хорошо! — говорит он. — Все равно глаза мои теперь видят солнце. Хороший доктор! Спасибо тебе, советский доктор! Ты, доктор, дал мне жизнь. Ноги нет… хорошо. Зато руки есть, глаза есть, голова есть…

Поговорив с доктором, Хухутан идет на костылях по длинному больничному коридору и во все горло орет на очень исковерканном русском языке: «Вставай, проклятьем заклейменный…»

— Эй, Хухутан! — кричит ему вслед Модест Леонидович. — Нельзя так громко петь в больнице!

* * *

Летом заболел старик Комэ — отец нашего Таграя. Он лечился у шамана. Маленькая рана на спине растравлена и доведена до гангренозного состояния. Шаман залепил рану оленьей ровдугой[36]. Он запретил Таграю рассказывать о больном отце таньгам.

Злобно смотрел Таграй на шамана. Он уговаривал отца поехать в больницу, но отец отказывался:

— Я не молодой, чтобы идти к таньгу-доктору.

Во время каникул Таграй участвовал в моржовой охоте вместо своего отца — лучшего зверобоя. А когда возвратился домой, увидел, что рана отца увеличилась, Комэ уже не мог разогнуть спину. Не выдержал Таграй, пришел на культбазу и рассказал обо всем.

— Меня не слушает. Пусть кто-нибудь из таньгов уговорит его, — просил Таграй.

К Комэ вызвалась съездить медсестра чукчанка Уакат, подготовленная Модестом Леонидовичем. Она хорошо умела разговаривать с больными.

— Откуда ты узнала, что Комэ больной? Кто тебе сказал эту новость? — допытывался шаман у прибывшей сестры Уакат.

— Узнала вот, — ответила Уакат, не желая выдавать Таграя.

— Я убью тебя! — угрожал шаман. — Убью не руками, не ножом, не ружьем — духом убью тебя!

— Ну что ж, убивай! Два человека будут обо мне жалеть: это отец мой да русский доктор, — говорит она.

— Разве ты русская, что тебя будет жалеть русский доктор?

— Это не твое дело! — сказала Уакат и пошла в ярангу Комэ.

Только она стала уговаривать больного поехать в больницу, следом входит шаман.

— Я не больной. Мне ехать туда незачем! — сердито говорит Комэ.

— Хе-хе! — хихикает шаман, глядя на Уакат.

— Нет, ты болен, и очень сильная болезнь у тебя. Я это знаю.

— Разве ты шаманка, что стала узнавать? Разве ты общаешься с духами?

— Нет, отец, — вмешивается Таграй. — Уакат не шаманка. Я рассказал на культбазе о твоей болезни. Я знаю, отец, что таньг-доктор — сильный доктор. Он умеет лечить всякую болезнь. Я за тебя, отец, дал слово ему, что ты поедешь в больницу. Что же? Ты хочешь, чтобы я стал обманщиком? А?

Комэ удивился:

— Ты дал слово? — тихо спросил он. — Тогда надо ехать. Ладно! Я поеду.

Уакат привезла Комэ в больницу. Врач сорвал со спины приклеившуюся оленью шкуру, разложившуюся и почерневшую.