Чукотский вестерн

У заветного домика распрощались с Сизым, друг другу пожелав всего хорошего.

Дом был двухквартирным, но вход в каждую из них располагался с противоположных торцов, видимо учитывалось пожелание высоких гостей.

Ник приготовился культурно постучаться, но не успел – дверь тут же широко распахнулась ему навстречу.

В свете тусклой лампочки Нику улыбнулась девушка его мечты, та, что снилась ему ночами на всём протяжении долгого и нестерпимо гнусного переходного возраста, та, о которой грезил всю свою жизнь, начиная с момента рождения…

Зина была в какой-то умопомрачительной голубой блузке и серой приталённой юбке, едва закрывающей не менее умопомрачительные колени.

– Заходи, Никит, – пригласила девушка, скромно отводя глаза в сторону. – Я здесь макароны по-флотски приготовила. Фарш, правда, из оленины, но всё равно вкусно получилось…

Где-то через час Ник сделал первое приятное открытие: то стройное бедро, о каком он так грезил в этом долбанном Певеке, действительно, девственным оказалось.

Что просто отлично, с какой точки зрения ни посмотри.

А уже под утро и второе открытие, не менее приятное, не заставило себя долго ждать: те женщины, которых он познал в своём прошедшем будущем , даже все вместе, общим чёхом, и в подмётки не годились этой одной, случайно встреченной здесь, в неуютном 1938 году. По всем параметрам и сравнительным показателям – не годились! Даже близко их не лежало! Даже вспоминать о них стыдно!

В домике обнаружилось некое подобие камина, вязанка дров отыскалась в чулане. Ник разжёг в камине огонь и, неотрывно глядя на Зину, уснувшую в кресле-качалке – почти нагую, прикрытую только небрежно наброшенным старым коротким пледом, – торопливо записал на мятом листе бумаги:

Две Души на белом свете,

Больше никого.

Жёлтый месяц ярко светит.

И вокруг светло.

Две Души на свете белом,

Сколько не зови, —

Эхо лишь рисует мелом

На воде круги.

Нет ни серебра, ни злата.

Нет других планет.

Нет ни бедных, ни богатых,

Нищих тоже нет.

Да и женщин нет в помине.

Только вот – одна.

Тихо дремлет у камина,

Нежности полна.

Две Души на белом свете,

Больше никого.

Да ещё бродяга-ветер,

Что стучит в стекло.

Сволочь-ветер действительно буйствовал на улице, настойчиво стучался в стекло, угрожал, грозился сорвать с крыши остатки старого рубероида и донести в Магадан о грубом попрании общественных устоев…