Чукотский вестерн

– Вот, послушай. Опять про мыс Наварин, – обратился Ник к Сизому. – Допрос капитана промысловой шхуны «Анадырьский патриот» Петрова П. К., подобранного пароходом «Совет» в Беринговом море пятнадцатого сентября 1936 года, в пятидесяти пяти километрах от берега. Капитан рассказывает: «С вечера встали на траверсе мыса Наварин. На рассвете отправили два вельбота на поиски китов. Неожиданно заметили в небе трёх больших птиц, издававших странные кашляющие звуки. Птицы летели со стороны мыса, курсом в открытое море. Снялись с якоря, решили пересечь курс птиц, подойти на расстояние ружейного выстрела. При осуществлении этого манёвра под кормой шхуны прогремел взрыв. Считаю, что это взорвалась плавающая мина, принесённая течением из Японского моря. Шхуна потонула почти сразу. Из экипажа удалось спастись только мне, так как стоял за штурвалом и сразу после взрыва прыгнул за борт. Признаю свою вину, готов понести заслуженное наказание…» И далее ничего интересного. Прокомментируй, пожалуйста.

– А чего тут комментировать? – удивился Лёха. – Понятное насквозь дело. По собственной небрежности посадил судно на камни, разгильдяй, а теперь выгораживает себя, любимого, боится, что вредителем признают да и шлёпнут безжалостно, за милую душу. Про мину залётную сказки излагает, птиц здоровенных приплёл. В той, ранешней бумаженции – беглый зэк о лодках моторных, летающих над мысом Наварин, втулял, сейчас капитан о птицах гигантских травит. Совсем наш народишко стыд потерял, на каждом углу «горбатого лепит», грехи собственные покрывая.

– Видала я тех птиц, – равнодушно, как бы между прочим, сообщила Айна. – Страшные они. Людей мёртвых в когтях носят. Радостно поют при этом.

Сизый от неожиданности подскочил самым натуральным образом, недокуренную самокрутку выронив, спросил Айну медовым голосом:

– А где ты их видела, голубка моя? Расскажи поподробней, будь ласкова.

– Там и видела. Около мыса, который вы «Наварин» называете, – невозмутимо ответила девушка, даря Лёхе тёплый взгляд. – Мой отец – важный шаман. А там, на мысе, – кладбище старинное, шаманское. На нём только большие шаманы спят. И дед мой там спит, и отец деда. Три Больших Солнца назад отец решил их проведать. Долго кочевали. Пришли, а в долине «пятнистые». Сторожат проход, никого не пускают. Обошли мы их вдвоём с отцом. Через перевал высокий. На кладбище сидели, со Спящими много говорили. Они умные. Много разного подсказать могут. Если попросишь правильно. Если слушать умеешь. Не ухом слушать, сердцем. Уже рано утром в стороне три птицы пролетали. Очень большие, красивые. Медленно летели, между собой разговаривали. Я на них в трубку посмотрела… – Пальчиком коснулась подзорной трубы, торчащей из бокового кармана кухлянки. – Вижу, каждая птица в когтях человека несёт. Люди не шевелятся, наверное, уже мёртвые. Испугались мы сильно, ушли сразу. Больше не ходили туда. Страшно очень.

– Бывает. – Ник себя за нос подёргал, стараясь переварить эту историю, напоминающую очередную байку. Но больно уж несуетливо Айна рассказывала, спокойно, со знанием дела. Да и зачем ей врать, придумывать что-то? Хотя, кто знает, может быть, у чукчей это обычай такой – белолицым простакам лапшу на уши вешать, принципа ради?

– А труба подзорная откуда у тебя? – Сизый зачем-то спросил.

Такое впечатление, что всегда невозмутимая Айна на этот раз немного засмущалась.

– Это восемь Больших Солнц назад случилось. Я маленькая была ещё. Один белый человек пришёл в тундру. У него было много хороших товаров: бусы, плиточный табак, чай, кастрюли. Он Айну в тундру позвал, сахара обещал дать. Много говорил хороших слов. Айну смешными именами называл. Очень ласково. А потом захотел сделать нехорошее. Хорошее – для больших…, – посмотрела на Лёху призывно, жарко. – Плохо – для маленьких. Очень плохо. Ничего у него не получилось. Я его зарезала. Крови было много. А трубу эту – себе забрала, – закончила холодно, гордо, надменно даже.

Сизый смотрел на свою неожиданную подружку с немым обожанием, чуть не плача от нахлынувших чувств…