Чукотский вестерн

На двадцать четвёртой линии Васильевского острова остановились, не доехав метров триста до набережной. Вышли из машин, пешёчком, не торопясь, прогулялись до центрального входа. Девушки семенили навстречу: в пальтишках смешных, у некоторых на головах шляпки вычурные, у некоторых – косынки, платки пуховые.

Настоящие девушки, симпатичные и смешливые.

К центральному входу подошли, Ник по сторонам заозирался: в его времена тут всё было разрисовано белой краской – признаниями в любви выпускников к своей «альма-матер», а тут – ни единого следочка.

– Чего это вы, Никита Андреевич, высматриваете? – подозрительно поинтересовался Вырвиглаз.

– Да нет, это я так просто, – Ник даже засмущался. Больно уж важно Владимир Ильич выглядел в своей чёрной классической тройке – не то что профессор, академик целый. Министр натуральный. – Потом как-нибудь расскажу.

Друг за другом, с минутным перерывом, прошли через вахту, встретились в условном месте, около студенческой столовки.

– Диспозиция следующая, – негромко объяснил Курчавый. – Товарищ профессор, Иванов и Бочкин направляются на отлов студента. Бочкину, после означенного отлова, упаковать оного студента и доставить на базу. Задача ясна?

– Так точно, – шёпотом доложил особист, еле сдерживаясь от отдания чести.

– Мы с Кузнецовым следуем за документами и ключами от склада, где находится буровой станок. Встречаемся через час, возле кабинета ректора. Всё, по коням…

Подошли к кафедре родимой, у Ника даже сердце ёкнуло: «изменения» налицо, конечно, но и знакомое проступает повсеместно. Безлюдно было на кафедре, только из одной аудитории раздавался шум и гам, у дверей два хлопчика дежурили – с красными повязками на рукавах и с комсомольскими значками на груди. На дверях объявление: «Срочное собрание четвёртого курса! Обсуждение личного дела комсомольца Матвея Кускова!»

Похоже, вовремя приехали, в самый раз.

Бочкин сразу в карман форменный полез, за корочками, чтобы проход освободить. Но Вырвиглаз его небрежным жестом остановил, к тем красноповязочным подошёл, глянул строго, брови насупил, хлопчики и исчезли тут же, словно в воздухе растворились. Профессор на противоположную стенку кивнул, а там его портрет собственный висит, солидный такой, значимый. Авторитет настоящий, он завсегда своё возьмет: и на зоне, и в заведении учебном…

Под портретом надпись была: «Вырвиглаз Владимир Ильич, профессор, доктор геолого-минералогических наук. 1875 —…». Смотрел Ник на портрет, смотрел, и вдруг вспомнил, что видел его уже, тогда, в 1987, когда в Горный поступал. Он и тогда висел на этом месте. Только, вот, даты там другие значились: «1875—1938».

И как теперь прикажете Вырвиглазу в глаза смотреть?

В аудиторию просочились тихонечко, пристроились на заднем ряду.

А в помещении спектакль настоящий разыгрывался, театральный. Зрители поближе к лекторской трибуне расселись, на трибуне оратор – вылитый Олег Кошевой из известного фильма. Рядом с трибуной, на стуле, парнишка сидел: простой совсем, только глаза – наглые и бесшабашные. В Русском Музее Ник такие глаза встречал, на портрете Дениса Давыдова.

«Кошевой» тем временем уже начал своё выступление, двумя листками бумаги размахивая:

– Вот, из милиции пришло уведомление: медицинский вытрезвитель № 7 сообщает, что четвёртого ноября сего года студент Ленинградского Горного Института – некто Кусков – был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко орал матерные частушки. Что скажешь, Матвей?

– Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, – не очень-то и уверенно заявил Кусков.

– Ладно, – продолжил комсомольский вожак. – Из того же учреждения ещё одна справка пришла. В ней говорится, что всё тот же Кусков пятого ноября сего года был вновь доставлен, опять же в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко читал вслух поэму «Евгений Онегин», естественно, в её матерном и похабном варианте исполнения. Матвей?

– Отслужу, кровью смою, дайте шанс, – голос Кускова непритворно дрожал.

В зале поднялся лёгкий шум, сопровождаемый негромкими смешками.

Ведущий собрания успокаивающе помахал ладонью свободной руки, в аудитории установилась относительная тишина.

– И это он совершил в канун годовщины Великого Октября! Впрочем, я к Матвею всегда с недоверием относился. Взять хотя бы его прозвище. Нет, я ничего против студенческих прозвищ не имею, традиции – дело святое. Но, что это за прозвище такое – «Ротмистр»? Контрреволюция натуральная получается. Предлагаю – из комсомола Матвея исключить! И поставить вопрос перед вышестоящими инстанциями об его выдворении из нашего института, со всеми вытекающими последствиями…

Тишина ещё набрала силы, только было слышно, как Кусков декламирует вполголоса:

– Пошлите же за пивом – денщика. Молю вас, о прекрасные гусары. А почему – вы в синих галифе? И для чего вам эти злые лица?

Раздался откровенный смех, восхищённый свист со всех сторон прорезал тишину.

Бочкин поднялся с места и направился прямо к лекторской трибуне, на ходу извлекая из кармана свою волшебную корочку. Подошёл к «Кошевому», продемонстрировал удостоверение в открытом виде, прошептал комсомольскому лидеру что-то на ухо.

Над аудиторией повисла уже полнейшая тишина, на сей раз – кладбищенская.

Бочкин проследовал к Кускову, повторил свои манипуляции. Тот посмотрел на особиста удивлённо и растерянно, но без видимого страха.

– Эй, Матвей! – подал Вырвиглаз свою реплику, руками замахал.

Кусков посмотрел в нужную сторону, узнал профессора и сразу же успокоился.

– Прошу продолжать, товарищи! – очень веско предложил Бочкин. – Надеюсь, что у ленинградских комсомольцев найдутся и другие, не менее важные вопросы для обсуждения…

Взяв Матвея под ручку, уверенно двинулся к выходу.

Все вместе вышли в коридор, Бочкин тут же себя с Кусковым наручниками ловко соединил.

– Приветствую вас, уважаемый Владимир Ильич, – вежливо поздоровался Ротмистр. – Не объясните ли, что всё это значит?

– После, Матвеюшка, после, – чуть смущённо ответил ему профессор, – Ты с товарищем поезжай, а я вечерком обязательно подскочу, всё тебе объясню. Архиважное дело предстоит, архиважное…

Надо Кускову отдать должное: не стал кочевряжиться и права качать, – головой спокойно кивнул да и пошёл к выходу, Бочкина за собой таща.

– Тот ещё типаж, – прокомментировал Вырвиглаз довольно. – Выпивает только иногда без меры. Но кто, собственно, нынче без греха?