Чума

Незаметно сквозь слой трупов показался пол, а мы с ужасом заметили, что мертвецы, обезглавленные и изуродованные человеческие тела, на которых мы стоим, не такие уж и мертвые, как нам казалось. И живут своей жизнью, цепляясь друг за друга, куда-то неторопливо ползя, и подтаскивает тех, кто это не делает.

Причем они не просто нежить! Они некая… единая магическая структура! Мясной голем? Или что-то типо, что имеет свой центр, своё сердце, где-то там в центре зала, у самого пола или даже под ним. Свои конечности, отдельные тела-трупы, жилы, что соединяют одно с другим, и нервную систему. Магические щупы каналы, что тянутся из сосредоточения этого хауса в том числе и к нам, но безвольно стукаются об барьер маны живых тел, не в силах проникнуть внутрь, чтоб захватить контроль, скорее перезаряжая, чем вредя.

И вот уж мы стоим на окровавленном камне, перед нами исполинское изваяние человеческой боли, что покачивается как желе, возносится к небу свода потолка, словно платочек поддерживаемый за центр, и рискует упасть прямо на нас в любую секунду, захлестнув волной мертвецов, а его основание продолжает неторопливо утончается, подтягивающимися ближе и ближе к оси конструкции телами.

И тут оно рухнуло, словно трос держащий эту конструкцию не выдержал и лопнул, набирая скорость своего падения в геометрической прогрессии, словно это не куча твердой плоти, а жидкая вода, вырвавшаяся из плена оболочки хрупкого шарика. Мы не сговариваясь прыгнули на нахлынувшею на нас волну сверху, и оказались подброшены высоко в воздух, вместе с еще несколькими телами.

К точке апогея, мне довелось даже приложится об потолок, чем я не побрезговал воспользоваться, отчаянно попытавшись зацепится, в последний миг смекнув сделать другую безумную идею и кинуть себя в сторону вентиляционной решётки, оттолкнувшись руками от бетона свода.

Трюк удался, и я ухватился обеими руками за толстые прутья. Приложился зубами, со звуком знакомым по далекой земле их потери, и закатил глаза от боли, теряя хват одной из рук из-за повторного рывка вниз.

Глаза уже отказались извергать из себя слезы, но боль от этого легче не стала. Пальцы левой руки скрепили и отказывались удерживать такой вес на себе. Вес меня и любимой женщины, повисшей на моей босой ступне в не менее отчаянном положении.

Ну уж нет! Зубами буду грызть, но не отпущу! — и я впился тем что еще осталось в челюсти в камень, мысленно шипя и костеря все и всех от боли, стараясь любыми путями дотянутся второй рукой до прута решетки.

Вцепившись обеими руками, до белизны пальцев, и ещё для надёжности все теми же зубами, я наконец смог себе позволить вновь включить подавитель боли. Теперь стало полегче. Легче контролировать руки, по-прежнему желающие отцепится от уже осточертелого железа.

— Саара! Лесь по мне! — прошипел я, оглядываясь вниз.

По весу я чувствовал, что она все еще там, но все же боялся… боялся, что мне это кажется, и она уже сорвалась. Девушка по-прежнему цеплялась за мою ступню, отчаянно пытаясь подтянуться ослабевшими руками, или хотя бы удержатся. Удержатся не слушающими хозяйку пальцами, все время стремящимися соскользнуть с неудобной для опоры ступни вниз.

Я уперся ногой в стену, не давая рукам девушке соскользнуть, и скрепя непослушными мышцами, потащил её вверх, сгибая конечность в колене вдоль стены, подставляя вторую ногу в качестве альтернативного места зацепа.

Девушка не подвела, получив более твердую упор, и небольшой подъем вверх, она перехватилась за вторую ногу хватом покрепче, успокаивая моё сердце, проехалась еще повыше, подтянулась, и поставила ноги на ступню вернувшей в распрямлённое состояние ноги. Выпрямилась, охватывая меня сзади руками, безуспешно попыталась дотянутся до решётки, прошептала «прости», обнимая меня за шею, и подтягивая охватившее тело ногами на уровень бедер, вновь попытка достать решётку.

И вот она уже подтягивается, чуть не ставя ботинок мне на лицо, но ставя на плечо… лучше б на лицо! Белое от натуги плече мне куда важнее смазливой мордашки! Протаскивает себя сквозь решётку, шипя, при застревании в груди и бедрах, вполне возможно даже что-то там себе ломая, судя по резкости и вскрику, чтобы прелесть. И оказавшись на свободе, мертвым хватом хватает мои руки.

— Я тебя ни за что не отпущу! — шепчет сквозь прутья.

Вверх, к свободе, я поднялся уже фактически только благодаря её силе, так как порванные связки отказывались сгибать руки в локтях. Потом прутья, в которых у меня чуть не застряла и голова, и бедра, и грудная клетка, и даже наконец, ноги, решившие, что им стоит идти сразу вдвоем. Когда я наконец высвободился из решётки сил не осталось уже ни на что.