Чума и Одуванчик (СИ)

  Едва начав что-то толком соображать, Лёка решила, что "настоящей куколкой" она никогда и нипочём не будет. Она состригала свои светлые кудри почти под "ноль", голубые яркие глаза она презрительно щурила, а пухлые губы сжимала так, что они превращались в одну плотную линию. И, конечно, никаких платьишек-носочков, юбочек-платочков в её гардёробе не было с ясельного возраста. Одевалась она всегда как пацан, очень радуясь, когда её за пацана и принимали.

  Этим метаморфозам батя долго сопротивлялся, метал громы и молнии, но постепенно смирился.

  Батя практически сразу, как только Лёка пошла в школу, завербовался на Сахалин, на строительство нефтегазовой платформы, дома появлялся на месяц через каждые три, а тётя Нюта, его единственная родственница, тихая хлопотливая старушка, вела хозяйство и присматривала за Лёкой. Хотя ещё неизвестно было, кто за кем присматривал.

  В деньгах они не нуждались - батины вахты приносили столько, что хватило и на обмен старой "однушки" на новую "трёшку" в том же микрорайоне, и на евроремонт, и на новый "крузак" для бати, и на любые технические приблуды. В чём Лёка реально нуждалась, так это в присутствии бати рядом. Но ему она об этом никогда не говорила - достаточно было видеть его глаза, когда он вновь отправлялся на свою платформу. Кроме того, она ведь была совершенно самостоятельной и всё держала под контролем.

  В прошлом году тётя Нюта умерла - ночью, во сне. Сердце.

  Утром, собираясь в школу, Лёка заглянула в её спальню и замерла в дверях. Она почему-то сразу поняла, что тёти Нюты здесь больше нет. Только сухонькое хрупкое тело под одеялом - с заострившимся носом и провалившимся ртом. На ночь тётя Нюта всегда аккуратно снимала зубные протезы и страшно стеснялась, когда Лёка заставала её без них.

  Лёку сотрясала крупная дрожь, но к соседкам она не побежала. Она вызвала "скорую" и позвонила бате. Тот прилетел на следующий день.

  После похорон и поминок они сидели рядом на диване в опустевшей квартире, и батя неловко ерошил ладонью чуть отросшие Лёкины кудряшки. Тётя Нюта виновато смотрела на них обоих с портрета на полке, перечёркнутого чёрным крепом. Рядом с портретом стояла рюмка водки, накрытая куском чёрного хлеба.

  "До сорокового дня душа витает в доме", - вспомнила Лёка когда-то сказанное тётей Нютой и на секунду прикусила губу.

  - Надо что-то решать, Лёльк, - устало сказал батя, потирая осунувшееся лицо. - У нас там школы нет, вот в чём закавыка. Я, сама знаешь, через месяц по три на платформе. Школу-то надо заканчивать, одиннадцатый класс, экзамены... Побудешь пока в интернате, может? За деньги, наверное, хороший можно подыскать, навороченный.

  Вот ещё!

  - Я здесь останусь. Не переживай, бать, - решительно заявила Лёка, глядя в тревожные отцовские глаза с залёгшими вокруг них лучиками морщинок.

  - Одна ведь будешь, Лёльк, - с тоской вздохнул отец и похлопал себя по карманам в поисках сигарет. - А тебе всего-то шестнадцать.

  - Уже, а не всего. Ты за меня не волнуйся, - хрипло проговорила Лёка. - Я вот, между прочим, даже не курю.

  Отец через силу улыбнулся:

  - А... всё остальное?

  - Секс, драгз энд рок-н-ролл? - она тоже нехотя усмехнулась. - Отстой. Не переживай, бать. Отмучаюсь в школе ещё год, и приеду к тебе.

  - А поступать? - всполошился отец.

  - А поступлю, - категорично заверила Лёка. - Батянь...

  Отец взял её за плечо, внимательно глядя ей в глаза.

  - Не подведу, - проглотив комок в горле, твёрдо сказала Лёка. - Управлюсь, честно. Езжай.

  Через три дня батя улетел на свою платформу, и Лёка осталась одна.

  Она не соврала бате. Так, кое-что утаила, чтоб тот не беспокоился. Курить Лёка начинала - только для того, чтоб голос стал погрубей, и бросила, поняв, что всё это фигня. Никаких других допингов она не хотела - зависимость ей была не нужна, тем более такая. Любая зависимость - для слабаков.

  К ней, конечно, толпой потянулись однокласснички - свободная хата и имевшееся в наличии бабло их сильно привлекали, и это давало ей дополнительную над ними власть. Но она никого шибко не привечала и дури в своём доме не терпела. Получили возможность пожрать и выпить на халяву да потрахаться друг с дружкой? Скажите спасибо и выметайтесь до следующего веселья. Такая была у Лёки политика.

  Но вот так вот веселиться ей хотелось нечасто. Эка радость - Ванятка лабает на гитаре и что-то заливает, грохочет музон, девки задницами виляют, да пацаны зажимают их в углах.

  Скукотища.

  У Лёки был другой кайф - Суза.

  В шестнадцать лет она получила права категории "А", и батин новый мотоцикл "Сузуки Десперадо" наконец перешёл в её владение.

  "Suzuki Desperado VZ400 Winder" сошла с японского конвейера в девяносто девятом, но новую машину Лёка не хотела. Её Суза была огромной, мощной, хищной и стремительной.

  Отчаянной.

  Суза дала ей скорость. Простор. Ветер в лицо. Ну, и право войти в байкерский тусняк - в основном мужицкий. Девчонки-соски были не в счёт. Правда, там тоже кое-кому кое-что сразу объяснить пришлось - раз и навсегда, чтоб поняли.

  Но там были мужики годные. Понятливые.

  ***