Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Ты все правильно поняла, Тилли, — сказал Смирнов. — Иногда Олег доводил меня до бешенства: какое право он имел бить меня по самому больному месту, которое я старательно прикрывал словами о том, что иначе нельзя, что все так делают, что без компромиссов и малозначительных уступок чужой бессовестности не проживешь. А жить надо хотя бы для того, чтобы делать дело, нужное людям. Но ведь и ежу понятно, что на компромиссах, на уступках настоящего дела до конца не сделаешь. Вот и топчемся у полудела, объясняя это полуправдой.

— Еще? — спросила Матильда, кивнув на стаканы, после того как Смирнов умолк.

— Нет, — злобно решил Смирнов и сразу успокоился: — Чаю покрепче, по-московски, Тилли!

Матильда опять ушла за перегородку.

— Я буду ликвидировать экспедицию. Все. Отснимались здесь, — решил Казарян.

— Делай, что хочешь, но сегодня ты мне нужен.

— Но пойми, Саня, наваливается сразу такое! И главное — объяснение с генеральной дирекцией.

— У меня будет открытая спина, Рома, и в нее могут стрелять безбоязненно и безнаказанно.

— Такая уж твоя милицейская судьба.

Матильда принесла чай в двух чайниках и стаканы в подстаканниках. Разлили и сразу же стали хлебать, почти обжигаясь. Истинный московский чаевник не пьет чай очень горячим: температура должна быть такой, чтобы язык и слизистая ощущали бы букет. Но надо было вздернуть вялые после пьянки внутренности. Зато второму стакану дали слегка остыть, и уже смаковали почти чифирь.

* * *

В закусочную ворвался лихорадочно возбужденный лейтенант Виктор Чекунов. Увидев Смирнова и ни на кого больше не обращая внимания, он охрипшим от азарта голосом просипел-прокричал:

— Александр Иванович, сегодня, через час, ну прямо сейчас мы его можем взять!

— Кого, Витя? — нарочно лениво поинтересовался Смирнов.

— Да Арефьева же! — почти проплакал Чекунов. — Жабко раскололся и указал место, где у Арефьева тайная берлога в тайге. Шестеро наших уже перекрыли тропы, по которым он может уйти. А нам с вами брать его придется, людей в отделении — никого.

— А ты — один на один.

— По инструкции не положено. Да и подготовлен этот Арефьев — будь здоров. Лучше мной не рисковать, Александр Иванович! — Чекунов весело рассмеялся.

— А мной?

— Вы — в полной безопасности. Вы — резерв главного командования, прикрытие. Ну, решайтесь, Александр Иванович. Работы-то часа на полтора-два!

— А Олег? — спросил Казарян.

— Пока медицинского заключения не будет, нам по этому преступлению делать нечего, — быстро ответил Чекунов. — Мы вернемся как раз вовремя.

Они вышли из закусочной и направились к гостинице. У подъезда Казарян пожелал им:

— Ни пуха, ни пера!

— К черту! — бодро откликнулся Чекунов.

Казарян ушел.

— Поехали? — нетерпеливо предложил Чекунов.

— Хорош же я! — несказанно удивился Смирнов. — Прямо-таки голеньким собрался опасного преступника ловить. Обожди меня, Витя, я за машинкой сбегаю.

Возвратился Смирнов минут через десять.

— Что же вы так долго? — укорил Чекунов и вдруг заметил на плече у Смирнова автомат. — Что это?

— Это? — Смирнов покосился на чуть выглядывавший из-за его плеча вороненый ствол и дал разъяснения: — Автомат системы Калашникова.

— Откуда он у вас?

— Достал, — исчерпывающе ответил Смирнов и глянул на мотоцикл, прислоненный к палисаднику. — Учти, в таком снаряжении я на твоем примусе не поеду.

— А я и не предлагаю, — срезал его Чекунов. — У отдела нас «газик» дожидается.

До райотдела доехали-таки на примусе. Дурной пример заразителен: Чекунов сходил к дежурному и тоже обзавелся автоматом.

Придирчиво осмотрели и проверили «газик». Машина была в полном ажуре. Уселись. Чекунов за руль, Смирнов — пассажиром. Чекунов включил зажигание.

— Подожди, — приказал Смирнов и, потянувшись, вернул ключ в исходное. — Во время гонки не разговор. Что показал Жабко? Конкретнее.

— Километрах в двадцати пяти-тридцати по трассе, а потом по берегу Дурного ручья…

— Он что — и впрямь дурной? — перебил Смирнов.

— Это из-за его течения. Так иногда течет, что диву даешься: иногда, ей-богу, навстречу сам себе. Но на этом участке он почти прямой. Так вот, по его берегу еще километра три-четыре можно на машине проехать, а потом километра полтора пешком. Как сказал Жабко, Арефьев туда от своей змеи с молодками убегал развлекаться.

— Пешком из Нахты? — оживленно поинтересовался Смирнов.

— У него «Москвич» старенький есть.

— Значит, если «Москвич» на берегу ручья, то Арефьев у себя в берлоге?

— Именно так, Александр Иванович. В берлоге мы его и возьмем.

— Берлога на то и берлога, что мимо нее в двух шагах пройдешь — не заметишь. Какие-нибудь точные ориентиры тебе Жабко дал?

— Кое-что имеется, — хитро подмигнув, ответил Чекунов.

— Тогда поедем, Сусанин, — вздохнул Смирнов.

Чекунов взял с места, как на ралли. Мотор ненужно мощно взревел и помчал слегка дребезжащее корыто «газика» по незабвенным банам Нахтинского района. Смирнов глянул в зеркальце заднего обзора и увидел противоестественное: «газик» мчался изо всех лошадиных сил, а пыль за ними неподвижно стояла безобъемной стеной.