Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Приткнуться негде, Тилли, — признался Смирнов. — На свою кровать генерала уложил, а в номере Романа поминки. У тебя посижу, подремлю. Тем более мне с утра надо первый порожний рейс скотовозок встретить. Когда они обычно подходят?

— От половины шестого до шести, — ответила Матильда. — А зачем они вам?

— Не они. С ними, если все сойдется, один человечек прибыть должен.

— А генерал спит, — заметила Матильда.

— И слава Богу, — Смирнов изобразил на лице маленькое страдание и попросил: — Налей сотку, Тилли. Скучно за пустым столом сидеть.

— Пойдемте со мной, Александр Иванович, — скомандовала Матильда и, не ожидая его согласия или несогласия, проследовала в дверь за стойкой. Смирнов покорным хвостом потащился за ней.

За кухней, складом и конторкой был небольшой закуток, в котором стоял старомодный диван с высокой спинкой, неизвестно откуда. Матильда извлекла плед, кинула на диван и вторично скомандовала:

— Снимайте куртку, снимайте штаны и обувь и ложитесь. Во сколько вас разбудить?

— В пять, — Смирнов сел на диван и стал расшнуровывать кроссовки. Расшнуровал, снял, пошевелил пальцами в носках и напомнил: — А сотка?

— Того же коньяку? — уточнила Матильда. Смирнов кивнул. — Сейчас принесу.

Когда она вернулась, Смирнов уже лежал под пледом. Кроссовки носами строго вперед стояли под табуреткой, а штаны и куртка по-армейски аккуратно были сложены на ней. Единственное сидячее место занято. Матильда присела на край дивана и протянула Смирнову тарелку со стаканом и бутербродом. Перед тем как взять тарелку, Смирнов спиной подтянулся к валику дивана и стал похож на больного Некрасова с известного живописного полотна. Принимать сотку так было значительно удобнее. Он и принял. Потом снял пластинку сыра с куска хлеба и протянул тарелку Матильде. Она взяла тарелку с куском хлеба, отнесла ее на кухню и тотчас вернулась. Смирнов уже съехал с валика в более удобную горизонталь.

— Неужели нельзя не пить? — в отчаянии спросила она.

— Можно, конечно, — признался Смирнов. — Но не хочется.

— Все шутите, Александр Иванович.

Он не ответил. Он еще сдвинулся по горизонтали и щекой прижался к ее бедру. Бедро было упругим и теплым. Матильда погладила его по голове, и он тут же поймал ее руку. Как у нее получалось, что при такой работе руки не пахли кухней? Он не поцеловал, он прижался губами к правой ее ладони.

— Очень жалко, что ты — пьяный, — сказала она, и он почти эхом откликнулся:

— Очень жаль, что я в дымину пьяный.

— Не дыши на меня, — приказала она, и он перестал дышать. Она наклонилась и сильно, требовательно, зло поцеловала его в губы. Сразу же встала, сделала два шага к двери и пожелала:

— Покойной ночи.

— Уж такой теперь покойной, что прямо и не знаю! — обиженно проворчал он. Она хорошо засмеялась и ушла насовсем. Он дважды перевернулся с боку на бок, устроился, наконец, и вскорости впал в тяжелый сон.

21

Матильда не вошла, она постучала в дверь и сказала за дверью:

— Доброе утро, Александр Иванович. Уже пять часов. Умыться и все, что вам надо, — в конце коридора.

И ушла. Он слышал ее шаги. Вставать до того не хотелось, что он мгновенно вскочил. Оделся, обулся и направился в конец коридора.

В зал Смирнов явился лихорадочно бодрым и виноватым. Сказал:

— Доброе утро, Тилли. Если можно, чайку покрепче, почти чифирь.

— Уже заварила, — обрадовала его Матильда. — А поесть?

— Не хочется что-то.

— Пару бутербродов с икрой все равно придется съесть. А то какой вы работник. Вы ведь работать собираетесь?

Крепчайший хорошего сорта чай согрел желудок и освободил его от хваткой похмельной спазмы. После третьего стакана и бутерброды на тарелке приобрели привлекательный вид. Без особой охоты, но и без отвращения Смирнов методично сжевал их.

— Вот теперь все в порядке, — от стойки оценила его состояние Матильда.

— Скоро они появятся? — спросил Смирнов.

— Вот-вот, — пообещала она. — А мне собираться пора, через двадцать минут Люба придет на смену.

Пусто было в зале. Совсем никого. Кроме Матильды и Смирнова. Он встал из-за стола, подошел к ней, через стойку поцеловал ее в щеку.

— Колючий какой! — со смехом удивилась она.

— Моя утренняя щетина — это мягкая травка на лужайке. Вот у Ромки Казаряна щетина, так щетина, ржавчину с железа счищать можно, — он взял ее руки в свои и тоже поцеловал. По очереди. — Спасибо тебе за все, Тилли.

— Прощаетесь навсегда? — тихо спросила она.

Он не ответил, потому что в зал шумно вошли двое, типичная шоферня. А они и шума моторов не слышали.

— Смирнов тут есть? — спросил один из них грубым голосом.

Хоть и сердчишко подпрыгнуло от наслаждения удачей, Смирнов не торопился отвечать: он рассматривал материал, с которым работать. Амбал в расцвете мужских сил, упрям, вздорен, высокого о себе мнения, неглуп. Как это там Ромка так быстро его укротил?

— Смирнов — это я, — назвался Смирнов, но речь не продолжил, все пареньком любовался.

— Прибыл я, а вы ничего не спрашиваете, — обиделся амбал.

— Как тебя звать?

— Михаил. Что это вы меня все рассматриваете?

— Хочу понять, как тебя Роман уговорил.

— Уговорил, — Михаил вдруг помрачнел: — Матильда, гладкий стакан. Полный.