Чума в Бедрограде

— Везучая, у меня вот в нужный момент не оказалось, — и лучезарно улыбнулся. — У нас тут буквально на днях смешной вызов был. Звонят, говорят: в одиннадцатом отряде экологическая катастрофа, приезжайте, разберитесь. Приехали, разбираемся. Всё чисто и благородно, только в туалете по колено. В общем, выяснилось, что дети то ли сами изобрели, то ли у кого-то похитили — взрывчатку не взрывчатку, а такие… сортирные дрожжи. Находка для отрядского терроризма, безопасно и неотвратимо. Кидаешь в унитаз — никаких последствий, а потом кто-нибудь смывает, и унитаз выворачивает наизнанку. Всё, что было в недрах, прёт наружу. Изо всех сил прёт. Плюс идеальное алиби, между забросом и эффектом ведь может пройти сколько угодно времени. В общем, — Александр распахнул замшевую куртку, которой даже в помещении стыдливо прикрывал форменный наплечник (интересно, ему не натирает?), и продемонстрировал внутренний карман, — я, памятуя о печальном детском опыте, один образец экспроприировал. На государственные нужды. Не удержался. Вот уже который день хожу и выбираю жертву.

Бровь несколько секунд тупо смотрела на обёрнутую салфеткой пробирку, а потом захихикала, не веря внезапной удаче.

— Это предложение?

— Как честный человек, предупреждаю: ты окажешься у меня в вечном рабстве. Где ещё я такой артефакт нарою? Хотя не могу не признать, что наши с тобой интересы в этом вопросе совпадают: Константин Константьевич — достойная жертва. Плюс, согласись, кровавая месть — это скучно и старо. Будущее за сортирной.

Хихиканье решительно отказывалось прекращаться.

— После пары-тройки десятков часов общения с сантехниками Ройш сам же меня выгонит. И от научного руководства откажется. Только это, — Бровь справилась-таки с бушующей диафрагмой и призадумалась, — важно, чтобы он понял, что это от меня и что это страшная месть, а не стихийное бедствие неизвестного происхождения. Записку, что ли, оставить. «Спасибо за всё и приятного купания. Обед для сантехников на плите».

— Слишком прямо, — решительно воспротивился Александр, — заподозрит ещё сантехнику в чём-нибудь нехорошем, а месть должна застигнуть его врасплох. Надо намёками, намёками.

— «За то, что Вы со мной сделали, Вам причитается именно это и никак не меньше», — гордо задекламировала Бровь. Александр расхохотался.

Потрясающий цинизм!

— Вот-вот, больше патетики и драматизма! Может, контрастный сортирный душ его даже чему-нибудь научит. Ты пойми меня правильно — я отношусь к Ройшу с огромным уважением. Если бы он оказался-таки полуслужащим и существовала бы вероятность того, что у него проблемы, я бы первый помчался ко всем знакомым и незнакомым, чтобы ему помочь. Но это не повод так гнусно себя вести — особенно по отношению к такой красивой девушке. Патологическую серьёзность надо лечить принудительной сортирной терапией. Авось осознает — и, может, всё ещё хорошо сложится, — Александр извлёк пробирку из кармана и протянул Брови. Она трепетно приняла дар и немедленно отковыряла угол салфетки.

Мутноватая белёсая жидкость, ничего подозрительного.

Никто никогда и не подумал бы, на какие великие деяния оная жидкость способна.

— Ага, «хорошо сложится». Сомневаюсь. Я теперь во всём, кроме сортиров, сомневаюсь и ничему, кроме сортирных дрожжей, не верю, — Бровь помахала пробиркой, — да ещё и попала к тебе в вечное рабство.

Александр, крайне пристально и не без ностальгии созерцавший бесценный дар, перекочевавший из его кармана в большой мир, оторвал взгляд и снова заулыбался.

И снова разлил коньяк. По чуть-чуть.

— За отрядский терроризм, — синхронно приподнял стопку и бровь, — а что касается рабства — будем считать, что ты расплатишься со мной, когда расскажешь, как всё прошло. Мне же тоже интересно. Только не затягивай с этим делом слишком сильно, меня в любой момент могут обратно в Столицу перевести.

— Чего затягивать, прямо сейчас поеду и всё сделаю. Он как раз, — Бровь отыскала на стене часы и изучила данные, — минут через двадцать в Университет уходит. У него, разумеется, и в субботу там дела найдутся. И да, по его изначальному плану я должна была сидеть дома и писать курсовик, пока он в своё удовольствие возится на кафедре с бумажками. Это, согласись, просто-таки низко. Но мне сейчас на руку: будет время и записку написать, и вещи свои собрать.

— И плюнуть ему на порог, — Александр пощёлкал пальцами в направлении официанта. — Поезжай тогда, я расплачусь. И помни: ты делаешь доброе, воспитательное дело.

— Что может быть добрее и воспитательнее недр сортира, — хмыкнула Бровь, сунула пробирку в карман сумки и встала.