Чума в Бедрограде

— С учётом того, что его заклятыми врагами были они сами, эта тактика впоследствии была бы названа историками «что за херня».

— Вы бы сделали на этом достойную карьеру, — хмыкнул Ларий и ненавязчиво сменил тему, — а сегодня, между прочим, много дел. К вечеру будет готова первая часть лекарства, а значит, с освободившимися студентами нужно что-то делать. Гуанако предложил определить их в бордель, а борделем заведуете вы, поэтому с сегодняшнего вечера торжественно передаю студентов в ваши заботливые руки.

Щедрый дар. Хвост он не спасёт.

— По-нашему, это слишком, — покачали головами Охрович и Краснокаменный. — Думаешь, они уже смогут?

— В слабых, едва стоящих на ногах от потери крови работниках определённо есть некая фишка, но сколько они продержатся?

— Мы не собираемся делать поблажек.

— Всё это шарлатанство с лекарством и так дало им несанкционированный отгул.

— Думаем, ты понимаешь, что мы не могли не пошутить про работу в борделе.

— Ты же любишь нас именно за наше остроумие.

— И принципиальность.

— Твёрдость убеждений.

— Каждый раз, когда звучит слово «бордель», мы обязаны шутить про шлюх.

— Таково наше послушание.

— Священный обет.

Ларий улыбался, но на самом деле его этот поток речи раздражал. Это повод ещё немного поговорить и пошутить.

Охрович и Краснокаменный ещё немного поговорили и пошутили.

— Это было первое, — не выдержал Ларий. — Второе — у Ройша, он как раз делится соображениями с Максимом. Ночью ездил в Хащину, вроде как что-то узнал. Не хотите присоединиться и послушать?

На такое и отвечать нечего. Вот Охрович и Краснокаменный, вот недоделанный Золотце, какие могут быть вопросы?

Разве они не объяснили уже, что торопить украшение революционного чучела — кощунственно?

КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ КАРАЕТСЯ

— Как знаете, — самодовольно пожал плечами Ларий, — но они там ругаются.

Сволочь. Ловушка. ЛоВуШкА!

И они попались. Теперь краеугольная жажда послушать ругань Максима и Ройша зовёт туда. Но профессиональная гордость — велит остаться тут и продолжить. Но если долго давить жажду, будет икота и дурной запах изо рта. Но если вскочить и побежать, кто-нибудь стырит ещё и револьвер в дополнение к усикам.

Ларий, захлопнув ловушку, вышел.

Из конференц-зала бессловесно слышалось гудение Максима и не слышалось Ройша. Потому что Ройш говорит тихо. По длине пауз ничего не вычислишь.

Усики пришлось-таки нарисовать на бумажке и прилепить к морде чучела слюнями. На кого спланируют — тому будет счастье в новом году.

Студентов в бордель?

Не по домам, потому что нельзя ходить?

     Не по домам, потому что тайна?

         Не по домам, потому что может потребоваться ещё кровь?

Страшные люди — Университет. Как их не любить.

Охрович и Краснокаменный приставили стремянку к стене. Залезли, продели руки чучела в предназначенные именно и только для них петли. Направили револьвер в сторону входа. Подумали, позволили часам Золотца вольготно свисать из кармана.

Пусть будет нотка лёгкой небрежности.

Подумали, стащили один сапог и водрузили на стол Максима.

Умеренной громкости нотка.

Подумали, взяли со стола Лария кипу каких-то бумаг и аккуратно, по одной просунули их под дверь запертого завкафского кабинета.

Ларий слишком самодовольно хихикал себе под нос, когда выходил. Гордыня порочна.

Все дела сделаны?

Все дела сделаны, можно и Максима с Ройшем удостоить внимания. Или удостоить вниманием? Нет, кажется, всё-таки внимания.

Охрович и Краснокаменный вышли из преподавательской вотчины и симметрично подперли косяки двери кафедрального конференц-зала.

— Может быть, я всё-таки лучше знаю, занимаются фаланги решением вопроса или нет?

Это Максим. Он похож на автопоезд, выжавший тормоз, но всё равно катящийся. Потому что оказался на уклоне в 30 градусов. Или даже 45. И теперь он катящийся. Хотя лучше катющийся, катющийся смешнее. Катющийся с зубовным скрежетом и искрами из-под колёс. Очень старается, но всё равно только стирает тормоза окончательно.

А всего-то и надо — отдаться.

Максим не посещал бордельный инструктаж (шутить про шлюх — священный обет, надо поддерживать репутацию).

Максим не заслуживает жалости.

— Максим, вы не слушаете, так что я вынужден повторить ещё раз. Я уже понял, что фаланги не выдавали вам эксплицитной информации относительно своего решения нашего вопроса. Тем не менее, наличие Силового Комитета в Хащине ясно говорит о том, что высокие уровни доступа так или иначе действуют. Мой вопрос, соответственно, звучит так: как вы оцениваете шансы того, что они действуют хоть в какой-то степени в наших интересах?

А это Ройш. Много слов, мало слов на «ия-ий-ие» или «изм». Предложения короче минуты. Да он страдает!

Надо ему об этом рассказать. Пусть ЗНАЕТ, что он СТРАДАЕТ.

Ройш неспособен придти к соглашению со своим внутренним миром.

Ройш НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ жалости.