Чума в Бедрограде

— Разве кому-нибудь другому ты бы смог признаться? Чтобы тебе признавались — это тоже талант, не у каждого есть, — с еле заметной, но какой-то почти счастливой усмешкой спросил вдруг Смирнов-Задунайский.

Или Савьюр.

Трещины-стебли замерли невдалеке от сложенных на столе рук Андрея.

Ну не так Савьюр говорил, не так, психологически воздействуете — воздействуйте с умом!

Хотя —

Аудиозаписи изъяло в результате Бюро Патентов, оставшиеся от них расшифровки не передают интонаций, но фиксируют некоторые другие речевые характеристики. И нельзя понять, совсем уже нельзя, дорисовывает сейчас Андрей или нет, но в тех скандальных расшифровках, за те необъяснимые последние двое суток в камере 66563 Савьюр и правда стал говорить иначе.

Легче. Веселее. Счастливей.

Андрей уже не видел, но ясно почувствовал, как стебли стелющейся степной травы, тонкие и прочные, длинные и спутанные, обвили его неподвижные запястья.

Нет, никому другому — не смог бы признаться.

— Это я заразил дом завкафа, — сказал Андрей.

Вышло тихо, совсем тихо — в горле было сухо, будто бы выжжено степным солнцем — Стас Никитич из гэбни Колошмы постоянно жаловался, что больше трёх савьюровых косяков подряд превращают горло в степь — так зачем же столько курить — так это же савьюр, это же единственный побочный эффект от него, по сравнению со всем остальным, что в жизни бывает, просто сказка.

66563 засмеялся и несильно закашлялся, прикуривая не-сигарету.

— Может, ты и прав. Как обычно, — кивнул он Савьюру, и развернулся обратно к Социю: — Командир, врубись уже, если б не ты, я лично блядский шаманский допрос замолчал бы к хуям — и всё. А тебе слил. Как умные люди говорят — признался!

— Это я заразил дом завкафа.

— Блядь, ну хорошо, ну считай, убедил, — с дружелюбным осуждением покачал головой Соций. — Я лично тебе враньё про кассахскую шлюху за это признание готов списать со счёта. Но, наглая рожа, ты врубись, что вам — с вашей ёбаной системой реакций и вашим бесконечным враньём — в деловых вопросах уже ничего и никогда.

— Это я заразил дом завкафа.

— Ну чё ты мелешь? — отмахнулся 66563, глядя на Соция, но тихонько касаясь под столом Савьюра. — Извиняй, командир, но ты ж совсем как штабной стал. Всё, разобрались: под трибунал не отдали, но звания лишили и нахуй отправили — так нет, надо ебать и ебать, ебать и ебать. Ты чего хочешь, чтоб я раскаялся и возрыдал?

— Это я.

Раскаялся и возрыдал?

…Сидел у фаланг, в воскресенье получил возможность позвонить. Но не Бедроградской же гэбне — вдруг обманули и всё-таки прослушивают? Зато была запасным рычажком в кармане хорошая, чистая схема: с десяток человек после первого кодового звонка звонят по цепочке друг другу, и только последний в этой цепочке хотя бы примерно представляет, к чему она вообще. Этот последний идёт под видом приятеля отлучившегося соседа к кому-нибудь из жильцов — пересидеть полчасика, с такой легендой пустит почти любой: Всероссийское Соседство, леший, все всем соседи. Выливает незаметно в раковину или унитаз содержимое некой пробирки, к которой имеет доступ уже пару месяцев. Те пару месяцев, которые переключатель фильтров работает в положении «безотходный оборот». Жильцы не жалуются, фильтры ведь на самом деле отлично работают, только искусственно созданный для их обхода вирус и может вызвать неприятности. Непосредственного исполнителя убрать потом в кратчайшие сроки тоже просто, для этого тоже есть свои хорошие, чистые схемы.

Где-то совсем близко задёргался почему-то Гошка, сначала тихо и скрытно, потом повысил голос, заткнул личные разборки Соция и 66563, рявкнул что-то Бахте, не позволил Охровичу и Краснокаменному загалдеть, как-то почти даже обругал Савьюра.

Придвинулся зачем-то совсем близко к Андрею, потряс, простреленной рукой попробовал съездить по морде — вышла беспомощная оплеуха, зарычал, стал что-то спрашивать, что-то совсем простое и понятное, простое и понятное, совсем. Должное таковым быть.

Кажется, считал пульс, хотя савьюровые стебли, перетянувшие запястья Андрея, ему мешали, взвивались недовольно, стряхивали его дурацкое мельтешение; но Гошка не сдавался, снова тряс, тормошил, снова спрашивал и спрашивал что-то —

Можно бесконечно спрашивать: зачем был нужен запасной рычажок, о котором не знает собственная гэбня? Зачем несогласованно запускать чуму в завкафском доме, когда всё равно фаланги кое-что уже прослышали о неком искусственно созданном вирусе по заказу гэбни города Бедрограда? Зачем не признаваться собственной гэбне, не признаваться сразу, как выяснилось реальное положение дел в Бедрограде?

Можно, можно спрашивать.

Удушливый страх делает так всё время.

Пусть бы уже задушил к лешему.

Не день десятый

Когда счёт больше не идёт на дни, а события не валятся на голову одно за другим, что остаётся-то, любезный читатель?