Чума заклинаний (ЛП)

Кто-то другой воскликнул: «Клянусь ржавым трезубцем Амберли, вы несёте какую-то чушь! Это не призрак — это вор с заклинанием невидимости!»

В ответ раздались крики несогласия, прозрения и изумления. Начался спор о том, смогли ли волшебники заново освоить искусство обманывать взгляд с помощью магии.

Ануша продолжала сражаться с вёслами. Отчаяние не помогало ей сосредоточиться. Неожиданно она вспомнила, каких стараний потребовало от неё обучение плавному письму под суровым присмотром наставника. Прибегнув к похожим усилиям, она перестала обращать внимание на пиратскую болтовню и медленно, методично поставила в уключину одно весло, потом другое. Теперь грести стало намного проще.

Быстрыми взмахами вёсел она направила шлюпку к Тауниссику, оставляя позади пиратские споры. Счастливчик уселся на носу лодки и какое-то время служил носовой фигурой.

На полпути к острову мелкие точки, за которыми оставались туманные полосы мрака, приобрели очертания кво-тоа верхом на кальмарах. Ануша неожиданно вспомнила, какую роль играла Ногах в первой высадке. Бывшая жрица постоянно читала заклинания, чтобы отвести от их отряда внимание часовых и Гефсимета. Ануша перестала грести и присмотрелась к далёким летунам. Их маршруты как будто не изменились. Пока что часовые не заметили её шлюпку посреди темнеющего моря. Неужели Ногах ошиблась? Учитывая, в какую засаду попали остальные, казалось возможным, что бывшая жрица добилась полной противоположности своей цели. Ануша продолжила грести.

Её темп всё возрастал, и наконец девушка стала махать вёслами, как сумасшедшая. Почему нет? Ей была не нужна передышка. Работа была не трудной, всего лишь однообразной. Она неслась по воде. Вскоре она достигла шлюпки, оставленной первым отрядом в густых зарослях мангров. Насколько можно было судить, никто не нашёл и не потревожил это место.

Девушка задалась вопросом, что стало с гребцами первой высадки. Наверняка ничего хорошего.

Ануша задумалась, нужно ли ей целиком вытащить сундук на берег или оставить его в лодке для быстрого бегства. Она решила оставить его в лодке.

- Счастливчик! - обратилась она к псу. - Хороший мальчик! Хороший мальчик! Жди здесь, Счастливчик. Сидеть! Жди, пока я не вернусь, ладно?

Счастливчик попытался лизнуть её протянутую руку и уселся прямо на крышке сундука. Чем она заслужила доверие такого преданного и невинного создания? Девушка погладила пса по голове и повернулась к острову.

Рейдон падал сквозь разлом между «всё» и «ничего», сквозь пространство, не предназначенное для людей. Свет колол глаза и обжигал лицо. Стучали зубы. Все кости в его теле пытались вырваться из мясной оболочки. Грудь болела, он снова и снова пытался втянуть немного воздуха. Но воздуха не было. Серая дымка всё сильнее и сильнее заволакивала взгляд...

Раздирающая синяя парабола выхватила его из этого антипространства. Рейдон и Ангул пролетели десяток футов и рухнули на выстланный плиткой пол.

Монах не смог подавить долгий, хриплый кашель, хотя с каждым новым приступом рёбра пронзала боль. Он лежал на боку, почти в позе зародыша, пытаясь обуздать бунтующее тело. Когда кашель превратился, он стал отдыхать.

Куда Путеводная Звезда выбросил его на сей раз?

Помещение представляло собой большой каменный зал, наполненный большими, тускло мерцающими прямоугольными предметами. Большинство торчали из пола, но некоторые выходили из стен. Несколько штук свисали с потолка. Древние магические письмена сияли на блоках; источником мерцания каждого предмета было это сияние. Две стены рухнули, и многие блоки были расколоты, а их руны — потемнели.

Из каждого каменного блока выступали одна-две тонких трубки пульсирующего света. Свет собирался в тугие пучки, и пучки эти держали свешивающиеся с высокого потолка каменные гаргульи. Многие световые трубки были оборваны, их свет угас, а другие змеились в беспорядке по усыпанному обломками полу.

Здесь было холодно. Дыхание Рейдона паром вырывалось изо рта, его лицо и руки уже замёрзли.

Кроме холода, ему пока что больше ничего не угрожало, не считая нанесённых Меловым Скакуном ранений.

Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Он представил свою грудь и кости, которые в виде энергетических линий соединялись в его туловище. Они были потрескавшимися и спутанными, некоторые сломались. Импульсы боли из таких линий шипами расходились по всему остальному телу. Он представил, что эти шипы — настоящие, а потом вообразил, как их острые концы стираются. Подобные трюки помогали ему сосредоточиться. Когда острая боль достаточно ослабела и монах смог продолжить, он мысленно ухватился за каждую повреждённую и сломанную кость, и расправил их одну за другой. Новые шипы боли пронзили его тело — этих он притупить не мог. Но монах не останавливался до тех пор, пока не срастил все кости до единой.