Пробовал он с горя гороха столько съесть, чтобы заболеть, — не получилось: не жевался горох и не глотался. Попытался Федотик с горя реветь — не ревелось. И даже лезть на сеновал, чтобы с горя поспать, — не захотелось.
Вечером брат — восемь-девятый — сказал:
— Вымойся-ка сам. Не такой уж ты маленький, чтобы самому не умыться.
Когда Федотик смыл с себя всю чумазость, бабушка накормила его любимыми пирожками — с малиной.
А сестра — семь-восьмой — перед сном рассказала ему сказку, любимую, — про колобок.
Не ходил больше Федотик на автобусную остановку чумазым. Никто, ни один человек не обращал на него внимания. Все прощались или здоровались, обнимались, целовались, махали руками.
Федотик стоял в сторонке, завидуя и тем, кто приезжает, и тем, кто уезжает.
Грустным, обиженным на судьбу возвращался он домой, до того обиженным и грустным, что ни реветь с горя не мог, ни горох в огороде есть не мог, чтобы живот заболел, просто залезал на сеновал и спал там с горя крепко-крепко.
Выспавшись и восстановив силы, потраченные на тяжелые переживания, Федотик обнаруживал, что жить можно, даже если тебе всего пять-шестой. Можно на худой конец и с малявками — четыре-пятый или даже три-три-четвертый — поиграть.
А самое главное — надо набраться терпения подождать, когда тебе будет шесть-седьмой…