Чумная экспедиция

– Откапывать будешь, талыгайко? - скволь общий смех осведомился басовитый голос, опять же знакомый. - Лопаткой одолжить? Мы-то все закапываем, а ты - откапывать?…

– Ладно тебе, Тимоша, - вот этот звонкий молодой голос уже был точно Федькин. - Демка, растолкуй, что там за рябая оклюга.

– Верши, Федя… - со смутной угрозой предупредил Ваня.

– Да и бас верши, - огрызнулся Федька.

Вышел мортус, встал перед Архаровым и заговорил, не снимая черного колпака.

– Церковь на Красной площади знаешь? - спросил Демка. - О восьми куполах, и всяк на свой лад, и размалеваны - в глазах от них рябит? Ну так то она и есть. А за ней - уж не знаю, сколько церквушек. И при каждой - кладбище. И все - на спуске к реке.

– Покровский собор, - сказал кто-то.

– Благодарствую, - отвечал Архаров. - Простите, что без гостинца, вот вам на приварок.

Он достал из кармана кошелек, вынул несколько монет - и, не глядя, протянул руку.

Он полагал, что деньги возьмет Федька или же тот из мортусов, что рассказал про рябую оклюгу. Но вперед выдвинулся Ваня, коего Архаров уже как-то приспособился опознавать, и раскрыл грязную ладонь.

Что-то было в этом движении, подкупившее Архарова. Словно бы мортус - явно каторжник, колодник с вырванными неведомо за какие подвиги ноздрями, - показывал всем, что у него с диковинным талыгаем свои отношения, и таким образом вроде становился в глазах всего бастионного общества на какую-то иную ступеньку. Может, он тут считался старшим, вожаком артели, к которому сбегались в лапу все доходы. Опять же, никто бы не посмел назвать этого здоровенного и грозного Ваню подлипалой - а вот Федьку, скорее всего, назвали бы, и Ваня это знал.

– На приварок для всех, - повторил Архаров и опустил деньги на Ванину ладонь. - Хоть сала себе в кашу натолките, что ли.

– Отродясь такого охловатого талыгая не встречал, - вдруг сказал Ваня. - Грехи, что ль, зачунать вздумал? Колодников денежкой жалуешь? На том свете местечко утаптываешь? Ты верши, с кем дружишься!

И он вдруг стянул с себя дегтярный колпак с прорезями для глаз и рта.

Рожа его в неверном свете костерка была страшна, как смертный грех.

– Эка, удивил, - отвечал на это Архаров. - Вот кабы там у тебя херувимское личико… Ну, Бог в помощь, ребята.

Он повернулся и, шлепая по грязи, пошел прочь, к горже, где ждал Левушка.

– Стехняй, талыгай! - раздалось вслед. Архаров остановился и обернулся.

– Тебе «Негасимка» надобна, - сказал, сделав к нему несколько шагов, Демка. - Там ведь не одни кладбища, там и кабак есть. А в нем, поди, и сидит твой верный человек. На спуске, на самом склоне - получается, что чуть ли не под храмом.

– Не-га-сим… - вспомнил Архаров, а вслух сказал: - Благодарствую.

И тогда уж мортусы более не произнесли ни слова, а только провожали его взглядами, пока он не пропал в сырой темноте - там, где ждал Левушка.

– «Негасимка» - сказал он. - Все сходится. Давай прикидывай, где тут Красная площадь, в которой стороне?

Время суток, погода и чума, вместе взятые, сделали так, что поблизости от собора не было ни души. Однако Архаров не обольщался. Приют верного человека вряд ли что был кельей инока-затворника, там всякое рыло могло под руку подвернуться. Поэтому он велел Левушке взять с собой седельные пистолеты, лошадей же привязали невдалеке от спуска к кладбищенской оградке. Левушка побожился, что впотьмах сумеет их сыскать.

– Верши… - сурово сказал Архаров. Левушка покосился на него - раньше он полагал, что от простого народа можно нахвататься разве что блох или вшей, оказалось - словечек тоже.

Они осторожно спускались по мокрому склону, все яснее понимая, что напрасно они затеяли упражняться в ловкости под дождем, впотьмах, да еще без надежной охраны. Главное же - никак не могли определить вход в кабак. Было время - над дверью еловую ветку вешали, но ее все равно было бы не углядеть.

Вдруг посреди тьмы кромешной прорезалась светлая щель, расширилась, оттуда появилась человеческая фигура.

– Туда! - Архаров подтолкнул Левушку, они пропустили фигуру и едва ли не ощупью нашли место, где щель опять сомкнулась.

«Негасимка» за то и получила свое название, что окон не имела, потому там день и ночь жгли свечи, а то и лучину в ставце. То бишь, свет в ней уже которое десятилетие не гас вовсе.

Архаров и Левушка, пряча пистолеты под епанчами, вошли.

Дышать в «Негасимке» было нечем. Там и в спокойное время дым стоял коромыслом, а в чумное - нарочно жгли какие-то вонючие курения, наподобие тех, какими снабдили Архарова в Даниловом монастыре.

Народу почитай что не было - чума все-таки. Сидели в углу два мужика. Третий, хозяин, поднялся гостям навстречу. Он держал в руке тлеющую можжевеловую ветку.

– Хлеб да соль, - скаал Архаров, поняв, что отвлек его от еды.

– Ем, да свой, - в лад отвечал мужик, низкий, плечистый, с бородой такой ширины, что на обычном лице расти не может - а надобна ей харя вершков восьми в поперечнике.

– Ты, что ли, Герасим? - спросил Архаров.

– Для кого и Герасим…

Левушка под епанчой изготовил к стрельбе пистолеты.

– Марфа Ивановна кланяется тебе полуполтиной, - невозмутимо продолжал Архаров.