Он и правда живой, прикладываю руку с медальоном, и монстру это не нравится, кажется он начинает дрожать, а я как тогда с Ли, применяю силу исцеления и жизни на глыбу.
Всё вокруг замирает, звуки стихают, кажется я даже слышу рычание из глубины железной глыбы, и тут на ней начинают появляться трещины — одна, другая, третья — они расходятся быстро по всей поверхности, а потом происходит взрыв, но меня не ранит, а лишь заливает белым слепящим светом, и отбрасывает.
Кажется, время замерло, я на пол пути к земле и в предвкушении удара, рассматриваю каждый кусочек, вырвавшийся из камня и летящий со мной рядом, а потом сознание уходит, чтобы сразу вернуться.
Стою на краю Великого Леса, смотрю себе на руки и вижу СВОИ руки, не чужие и женские, а СВОИ. Оглядываю себя — на мне моя футболка с надписью «LONDON» и изображением Биг-Бена, джинсы и кроссовки.
— Вот и увиделись. — Говорит приятный женский голос, и кажется тоже мой.
Я оборачиваюсь, и смотрю на неё — ту, в чьем теле провел столько времени, она в полном боевом облачении, как с иголочки.
— Где мы? — Спрашиваю, не удивляясь, и понимая, что это или сон, или какое-то временное помутнение.
— Какая разница? — Отвечает она: — Главное, что у нас есть возможно и время поговорить, Слава.
— И что дальше? — Не понимаю я.
— Ты сделал что должен был, но это не всё, есть еще сотни этих монстров-алтарей. Гномы и правда придумали лекарство от чумы, только лечит оно временно, но его эффективность не падает, как у заклинаний. — Поясняет она.
— Ты предлагаешь мне уничтожить остальные? — Спрашиваю.
— Нет, я предлагаю тебе выбираться оттуда, и передать то, что увидел всем — королю, шаманам орков, эльфийскому лесу, и в халифат. — Говорит она.
— Но люди! — Возражаю я.
— Ты не сможешь их вытащить, ты же видел в каком они состоянии, не факт, что ты сам выберешься, даже с моей помощью. — Отвечает она.
— А ты поможешь? — С подозрением спрашиваю.
— Не только я, все. — Говорит она.
— Я устал, я бы не хотел… — Начинаю я, но она перебивает:
— Возвращаться?
Я встаю на колени, и понимаю, как сильно устал, на плечи давит какой-то груз, в голове каждый раз проворачиваются картины страшного жертвоприношения, клеток с живым кормом, бесконечные ряды клеток. Вспоминаю бой на стене, оторванные конечности и выпущенные кишки у бойцов людей и орков, умирающую Ли, которую удалось спасти лишь чудом и ценой одного из зарядов.
— Да… — говорю, и кажется слёзы текут по щекам.
— Во время первой войны, — начинает она, и заминается: — Я чувствовала тоже самое. Если сейчас остаться на коленях, уже будет поздно, и ты не встанешь снова, я видела множество таких — и все они сейчас мертвы.
Она опускается напротив меня, и говорит:
— Зачем тогда всё это было, зачем вообще жить, зачем всё было видеть и пережить?
— Ты не понимаешь. — Утираю слёзы я: — Ты же не знаешь меня, я же полное говно, а не человек, какого хрена, *ля.
— Я тебя не знаю? — Возмущается эльфийка. — Я вижу всю твою память, как и ты мою, я пережила всю твою жизнь вместе с тобой.
— Тогда ты видела, что…
— Да заткнись ты уже! — Кричит она, и обнимает меня: — Я видела разумного без цели, да, временами ты совершал спорные поступки, но сейчас многое изменилось, ты изменился.
Я обнимаю её сильнее, слёзы текут из глаз, кажется нервы после всего увиденного сдали окончательно, тело дрожит. Постоянная погоня, война, измученные заключенные — всё смешалось.
— Разрушенный мир, ты думаешь они смогут опять объединиться? — Спрашиваю.
— Придётся, или все попадут на алтари гномов. — Отвечает она, поглаживая меня по спине. — Ты должен вернуться, встать и вернуться, твои слёзы ничего не будут стоить если ты не встанешь.
— Ты поможешь? — Снова спросил я.
— Мы все поможем. — Отвечает она.
— А что потом? — Мне не хочется её отпускать.
— Потом я уйду, навсегда. — Говорит она, и немного отстранившись, смотрит мне в глаза, а потом целует. Горячо, страстно, как будто в последний раз.
— Почему так… — Шепчу я, наконец оторвавшись от её губ. — Ведь всё могло быть по-другому, совсем по-другому. Я мог бы вернуться, вернуть тело, и потом ты бы вернулась, и мы…
— Мир, ни мой, ни твой, вообще несправедлив, есть бедные разумные которые отдадут с себя последние портки нуждающемуся, а есть богатые и не готовые выделить даже серебрушку умирающему родственнику.
— Как я с девочкой, которую сбил… — Говорю, и опускаю голову, смотря на пожухлую траву.
— Да перестань уже! — Кричит она, и схватив меня за подбородок, поднимает голову так что бы я снова смотрел ей в глаза, продолжает: — С девочкой еще не всё потеряно, ты можешь вернуться и помочь ей, хватит сейчас об этом думать.
Мы наконец поднимаемся, теперь просто держимся за руки, и стоим друг на против друга.
— А как ты собирался заявиться в халифат к Хазэму, ты, конечно, видел в моей памяти и то, что я стояла в первом круге жертвоприношения для закрытия разлома, но как ты собираешься его уговорить помочь тебе открыть разлом в твой мир?
— Он же помешан на других мирах, у него не было только маяка — теперь он есть. — Говорю я.