Чумная (СИ)

— Ты врёшь, и, если опять будет тоже самое — с тобой будет говорить палач. — Бросает она недовольно.

Вот тут я понимаю — подчинённые у этой мадам явно такого голоса стараются избегать. А то раз по горлу — и в канаву. Как граф на днях с грабителями. У неё всё просто, судя по всему. Пытаюсь выкрутится, и когда становится легче, говорю:

— Мне нужно заклинание, прочитала в одной книге что оно есть здесь, нашли вход, но…

Пытаюсь отдышаться, тяжело говорить, видимо женщина чувствует это, и делает послабление, я наконец продолжаю:

— Но сработал амулет, затянуло в портал.

— Ты не врёшь, но недоговариваешь. — Устало произносит она, ложится рядом на кровать, смотрит мне в глаза, когда я поворачиваю голову, говорит: — Слушай, ты или сейчас мне рассказываешь всё…

Её пальцы проходятся нежно по груди, шее, щеке. Потом она поворачивает мою голову, приближается губами к мочке уха, кусает. Чувствую тепло внизу живота, становится приятно, невыносимо, как никогда ещё в этом теле.

— Аа-а-ах… — Издаю стон.

— Так вот. — Продолжает она, теперь пальцы ползут по животу, все ниже, перебираются на внутреннюю сторону бёдер.

— О-о-ох… — Не выдерживаю я.

— Да, на чём мы там остановились? — Она снова губами приближается к лицу, нежно целует: — Если сейчас не рассказываешь всё от начала и до конца, то я точно позову палача.

— А-а-й-й… — Опять издаю позорные стоны, когда её язык касается моей щеки.

Вот теперь я понимаю, что такое — «бабочки в животе». У меня сейчас по всему телу мурашки, и целый улей этих бабочек в животе. Все они там разбушевались и занимаются явно не тем, чем должны заниматься нормальные бабочки. Что же делать? Продолжать брыкаться, но почему-то мне кажется — в следующий раз точно будет палач. Так не лучше ли всё рассказать, тем более — она меня не знает, так даже проще, но сначала:

— П-п-прекрати, прошу… — Умоляю её.

— Что, это? — Спрашивает она, стягивая одну бретельку ночной рубашки, и целуя сосок.

— О-о-ох… — Очереной мой стон, потом наконец выдавливаю из себя: — Я н-н-не с-с-смогу т-т-так говорить…

— Белая рубашка, для белой девочки, как это мило. — Говорит задумчиво она, крутя пальцем у меня по груди, и вызывая очередные приятные ощущения, до какого-то безумия приятные.

Это точно магия, какое-то колдовство или вроде того. Я просто не могу сдержаться, как же мне хорошо и страшно от этого. Твою мать, как же быть.

— Может мне и не нужны ответы, оставить тебя — как мою маленькую, беленькую девочку-игрушку, как тебе такое? — Она проводит языком мне по щеке, прямо по татуировке: — А, командир стрелков лесных эльфов?

— М-м-мои ответы… — Пытаюсь сказать я, но замолкаю, опять сводит всего от удовольствия и желания продолжения, потом наконец заканчиваю: — М-м-могут быть интересными тебе.

— Хорошо, девочка, удиви меня, хотя я примерно представляю как к тебе попали мечи моих врагов. — Наконец отстаёт она от меня: — Но если не удивишь своей историей, то извини, быть тебе моей игрушкой. Договор?

— Договор. — С облегчением отвечаю я.

— Тогда давай сначала своё имя, надо же мне как-то к тебе обращаться. — Она просто лежит боком ко мне, отодвинувшись, приветливо улыбается и смотрит.

На вид ей лет восемнадцать, но хрен там плавал — передо мной умудрённая жизнью женщина, умная, с опытом. А умная, красивая женщина с опытом — страшное существо. И что, всё-таки рассказать ей всё? Решаюсь, говорю:

— Слава.

— Ты не врёшь, но какое-то странное имя для эльфа. — Хмурится девушка.

— Я не эльф, я человек, и в моём мире Слава — обычное имя, для мужчины, а полностью — Вячеслав. — Говорю ей и ожидаю реакцию.

— Ты меня удивила, девочка, очень удивила, и ты не врёшь. — Говорит она взволнованно. — Может быть у тебя проблемы с головой, ты душевнобольная?

— Нет. — Отвечаю я.

— Что же, продолжай, посмотрим, что ты мне расскажешь.

И я начинаю свой рассказ, прямо с момента, когда я сбил несчастную девочку. Она время от времени перебивает, и просит объяснить некоторые термины — машина, полиция, НИИ. Но схватывает всё на лету. Даже про машину долго объяснять не приходится. То ли дроу прекрасно осведомлены и им кто-то докладывал о войне наверху, то ли они всё-таки выбираются время от времени из своей берлоги и проводят разведку. Когда дохожу до чумы, она спрашивает удивлённо:

— Наверху до сих пор не победили эту болезнь и называют её чумой?

— А у вас нет чумы? — Уже удивляюсь я.

Она забывает, что у меня нет права на вопросы, и отвечает:

— Нет, есть одно средство от этой заразы, и оно тут повсюду.

— Не жертвоприношения? — Спрашиваю я настороженно.

— Что? — Не понимает она: — Нет, один гриб, его у нас используют в разных блюдах. Но давай не будем отвлекаться, продолжай, мне не терпится узнать, что там дальше.

Я рассказываю про бордель, работорговлю, как бежал и потом встретился с Ли, как мы решали, что делать с Элисаль и её освобождении. О битве на стене, походе к гномам и как я узнал страшную тайну коротышек. На этом моменте она смеётся и фыркает:

— Всегда знала, что эти коротышки ни на что негодны, всё у них через одно место — это же надо, столько ценного материала тратить на такую глупость.