— Он не хотел, чтобы его деньги находились на счету у доктора. Хотел забрать их, постоянно требовал финансовый отчет и считал, что его доля должна быть такой же, как у доктора. Тот наладил связи с водочным заводом в Гамбурге и обеспечивал транспортировку оттуда морем — зато Эдвард выстроил всю сеть клиентов и следил за продажами. Он трудился как каторжный. И, ясное дело, был недоволен. Не только из-за денег. Доктор обращался с Эдвардом и мной как с идиотами. Типа, мы ничего не поняли бы в бухгалтерии, даже если б просмотрели отчеты. В моем случае это было верно — я бы ничего там не понял. Но Эдвард научился тому-сему, когда перебрался в город. Он был способным предпринимателем — так он, во всяком случае, считал сам — и терпеть не мог, когда доктор напоминал, откуда он родом. Угрожал доктору пойти в полицию и разоблачить его как контрабандиста…
— Но тогда он и себя разоблачил бы? — вставил Нурдфельд.
— Да, но доктору было что терять — намного больше, чем Эдварду. Репутацию, медицинскую практику, приятелей по бизнесу… Он был опутан всем этим по рукам и ногам, как нитями паутины. Эдвард получил бы максимум несколько месяцев тюрьмы, а потом мог бы начать все заново где-нибудь в другом месте.
— И как, угрозы подействовали? — спросил Нильс.
— Поначалу Эдвард так и думал. Его позвали на встречу с доктором и Хоффманом, чтобы «обсудить новые условия», или что-то в этом духе. Эдвард был горд, как петух. Он считал, что поднялся на новую ступень, потому что встретится не только с доктором, но и с Хоффманом. Последний велел мне забрать Эдварда и доктора на пирсе у ресторана «Лонгедраг».
— Вот как, — отреагировал Нурдфельд. — Так они из ресторана пошли прямо к катеру?
— Да. Они отлично поужинали и оба были в отличном настроении. Доктор похлопал Эдварда по плечу и сказал, что они были «трогательно единодушны в том, что были не единодушны», или что-то в этом духе. Теперь они собирались предоставить Хоффману решить проблему наилучшим образом. Никто из них не догадывался, как будет выглядеть это решение…
Он замолчал.
— А что потом?
Артур закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Затем продолжил, спокойно и с закрытыми глазами, словно воспроизводил скрытую внутри картину:
— Мы поплыли на Бронсхольмен. Был прекрасный, совершенно спокойный летний вечер; мы причалили при заходе солнца. Я, как обычно, зашел в лодочный ангар под чумной больницей. Хоффман ждал в приемной доктора на втором этаже — там мы обычно встречались, когда приезжал Эдвард. Тот не хотел, чтобы его видели на острове; близких у него там уже не было, и он старался, чтобы о его участии в спиртовой афере знали как можно меньше людей.
Хоффман сказал, что к нему наверх должен подняться только Эдвард, а доктор и я должны были ждать на катере. Доктор немного забеспокоился, но Эдвард, конечно, напустил на себя важности и пошел в приемную, а мы остались в лодке. Прошло примерно минут двадцать; за это время в лодочном ангаре стало довольно темно. Вдруг наверху открылся люк, и вниз упал луч света. Я очень удивился. Никогда раньше я не видел этот люк открытым, да вообще не знал о его существовании. Затем снова стало темно, когда отверстие чем-то закрылось. Послышались жуткий скрип и скрежет, и вниз была спущена старая люлька для трупов.
— Люлька для трупов? — переспросил Нурдфельд.
— Носилки из парусины, вроде гамака, — пояснил Артур. — Раньше заразных пациентов клали в люльку и поднимали наверх, в приемный покой. Ее не использовали уже лет сто. Я вообще не думал, что эта старая лебедка еще работает. Мы с доктором сидели, словно парализованные, и смотрели, как парусина с грузом опустилась на пассажирскую скамью катера. Из люка снова пошел свет, и мы увидели Эдварда, с открытым ртом и выпученными глазами, на парусине у ног доктора. Вокруг шеи у него шла тонкая красная линия, как у фарфоровой фигурки, у которой голову сначала отломали, а затем приклеили. Посмотрев наверх, я увидел в проеме люка Хоффмана. «Выбросьте его в речной протоке возле подбирал», — скомандовал он и снова закрыл люк, так что опять стало темно.
— А почему именно у подбирал? — спросил Нильс.
Артур развел руками.
— Понятия не имею. У Хоффмана не спрашивают почему. Может быть, из-за того, что Эдвард и Панама-Бенгтссон слегка повздорили…
— О чем?
— О чем-то обыденном… Количество ящиков, или процент разбавки алкоголя, я точно не знаю. Последнее, конечно, вряд ли, поскольку наш продукт всегда был высшего качества. Но такие, как Панама-Бенгтссон, всегда недовольны. Хоффман об этом знал, а он не любил ссоры. Наверное, хотел подвести Бенгтссона под обвинение в убийстве. И одновременно избавиться от Эдварда, ставшего в тягость… А еще ему удалось запугать меня и доктора, что его, конечно, развлекло.
— И вы сделали, как он сказал?
Артур изумленно посмотрел на Нильса.