— А я и не знал этого. Умный ты пес, Шустрик. Правда, он умный, лис?
— Умный, как ослиная задница. — Лис лег. — Передохни-ка, приятель. Дорога еще не близкая, выдохнешься.
Наконец они миновали Дальний пик, достигли западного края Голенастого склона и смотрели теперь с почти отвесного откоса на лежащее в шестистах футах внизу Красное озеро, ровная гладь которого блестела в лунном свете. Раф ощерил зубы и выругался:
— Ну, лис, зубы мои тебе в шею! Что-то я не помню, чтобы ты говорил, что нам придется жить на краю одного из этих проклятых баков для утопленников! И ты говорил, что людей нет. А тут все провоняло людьми, как помойка! Табак, плесневелый хлеб и еще что-то… Чем это пахнет, Шустрик?
— О-о! Картофельные чипсы, женщины, шоколад, мороженое — хлюп-хлюп! Это как в другой песенке Кифа: «К костям свинячьим и курячьим я прыгну с восторгом щенячьим! но больше люблю, коль случится у столбика мне помочиться!»
— Заткнись, Шустрик! Лис, тут люди небось толпами ходят.
— Не зимой и не там, куда ты пойдешь.
— К баку этому я не пойду, — заявил Раф.
— Никто тебя не заставляет, голубчик, — почти смиренно ответил лис.
Сидя на камнях, Шустрик поднял морду к плывущей в небесах мутной луне. Без всякого смысла и почти с тем же восторгом, с каким на опушке английской рощицы поет в мае перелетная славка, ведать не ведая о том, что через полгода какая-нибудь волосатая свинья с манком или негашеной известью убьет ее в Италии или на Кипре, чтобы другие свиньи, уже в Париже, сделали из нее заливное и съели, Шустрик подал свой голос под луной:
— Продолжай, Шустрик! — одобрил Раф. — Но что толку сидеть тут и петь всякую чушь?
— Толк есть, — ответил Шустрик. — Когда я пою, небожители бросают мне кусочки. Киф или кто другой. Не веришь? А вот посмотри!
Шустрик отошел на несколько ярдов, и мгновение спустя Раф с лисом услышали и учуяли, как тот возится с остатками размокшего пакета с чипсами. Шустрик вернулся, причем целлофановый пакет так и остался у него на морде, словно намордник.
— Бввфу-бввфа-бввфы, — пробубнил он, после чего смахнул пакет передней лапой. — Хочешь попробовать, лис? Только отчего-то оно уже не то, что минуту назад…
Ничего не ответив, лис повернулся и пошел на север в сторону Коротыша.
Через полчаса они спустились на тысячу футов и оказались подле разрушенной кирпичной трубы, у подножия восточного склона Взгорья — уродливый чахлый пейзаж, изувеченный шрамами, оставленными давно ушедшей отсюда промышленностью. Здесь, в маленькой пещерке, образованной этими развалинами, друзья улеглись и, голодные, забылись беспокойным сном часа на два-три. Когда луна села, лис поднял их и целую милю вел вниз по ручью к деревушке Гленриддинг, где под его мудрым предводительством им удалось подкрепиться кое-чем из мусорных баков.
— Бачки — они тоже опасные. Потому вы едва не попались в Даннердейле — не поостереглись. По-умному — сшибай крышку, хватай что придется и ходу, покуда они скумекают, что там грохнулось, торчать на виду — ни-ни!
В предрассветной мгле они возвращались в свое логово, полуголодные и полуотравленные. По пути вдоль ручья Раф то и дело останавливался, извергая на камни вонючую жижу. Воспрявший было духом Шустрик совсем скис и чувствовал себя совершенно несчастным. Оказавшись в холодной норе, он свернулся калачиком подле лиса и крепко заснул.
Дигби Драйвер позвонил в Лондон мистеру Симпсону, продиктовал вторую статью для «Оратора» и вернулся в Даннердейл. Он рассудил, что чем дальше он окажется от Конистона в момент выхода статьи в свет, тем лучше. Произведя разведывательный рейд от бара в «Усталом путнике» до бара в Ньюфилде, он в конце концов последовал мудрому совету Джека Лонгмайра (владельца ньюфилдского заведения), сводившемуся к тому, что ежели кто и знает всю долину вдоль и поперек, так это Боб Тейлор, он зимой и летом только тем и занимается, что рыбачит на Даддоне. Драйверу повезло: он застал Боба дома, тот сидел у стола перед камином и ладил нахлыстовую снасть на форель.
— Да-а, теперь я уж почти и не сомневаюсь, что видел одну из этих собак на Даддоне в то самое утро, когда она удирала от мисс Доусон, — поведал Боб, наливая себе и гостю по стаканчику хереса. — Может, конечно, это была и не она, но тогда я не знаю, откуда в наших краях взялся бесхозный фокстерьер и почему он переплывал Даддон совсем один и в совершенно безлюдном месте. Мисс Доусон какую собаку поймала — не белого с черным фокстерьера?