Чумовая ночь под Рождество

— Заварзин сам себя поймал, — засмеялся капитан. — Это ведь он тот самый воришка, что схватил рюкзак и дал деру. Он когда приехал в пансионат, якобы готовя для Наташи сюрприз, и увидел в шестом номере не курьера, а голых девушек во главе с воинственной Софьей Адамовной, естественно, растерялся. А потом, когда Софья Адамовна еще и пригрозила всем полицией, то страшно испугался и поторопился уйти. Только далеко ему уходить было нельзя, он должен был выяснить — куда делся курьер и где товар, за которым он приехал? Заварзин болтался в пансионате, стараясь никому не попадаться на глаза, хотя на него и так никто не обращал внимания — рождественская ночь, все празднуют, веселятся, короче, отдыхают, и до него никому нет дела.

Константину необходимо было проникнуть в шестой номер, но он никак не мог этого сделать, там все время кто-нибудь находился. Уже отчаявшись, он вышел на улицу покурить и решил прогуляться на задний двор здания, чтобы посмотреть на окна вожделенного номера. До зубовного скрежета его мучили вопросы: что произошло? где товар? почему курьер не выходит на связь?

В последний раз они разговаривали в одиннадцать вечера и договорились, что Константин приедет в половине четвертого. Он приехал точно в назначенное время, а в номере...

— А в номере мы — все в белом, — захохотала Наташа. — Я очень удивилась его внезапному появлению. Даже растерялась, если честно, хотя тогда уже точно знала, что расстаюсь с ним. Сейчас,когда вспоминаю тот момент, сразу же становится понятно, что Заварзин был очень удивлен, растерян и даже напуган. Я очень хорошо помню, как он стоял в дверях, а глаза так и бегали по номеру, как будто он кого-то искал. Теперь-то ясно, кого он там искал.

— Этот момент обсудили, переходим к другому, — перебил ее Вадим. — Как я уже сказал ранее, Заварзин решил прогуляться, подошел к тому месту, где было окно шестого номера, и увидел, что кто-то его открывает. Он быстро шмыгнул за высокий сугроб и стал наблюдать за происходящим. Что произошло дальше, вам всем прекрасно известно. Увидев, что из окна выбрасывают какой-то сверток, а следом летит рюкзак, Заварзин подумал — хватай и беги. Что он, собственно, и сделал. Схватил рюкзак с товаром и побежал прямо в гостеприимные руки моих ребят.

— Да уж, теперь долго не побегает, в камере места маловато, — с сарказмом заметил Валерий.

— Иван Иваныч, вам звонит Кузнецов Виктор Сергеевич, — испуганно прошептала секретарша, заглядывая в дверь кабинета. — Соединять?

— Ты еще спрашиваешь, убей бог мою душу? — подпрыгнул на стуле тот. — Соединяй немедленно, не заставляй человека ждать.

Все присутствующие невольно замерли и притихли, а Бобриков осторожно поднял трубку, дрожащей рукой поднес ее к уху и тихо прошептал:

— Алло, я вас слушаю!

— Иван Иванович, добрый день! — раздался по громкой связи уверенный голос Кузнецова.

— Добрый!

— Вы что, заболели?

— Нет! Почему вы так решили?

— Голос у вас странный, охрипший какой-то.

— Нет-нет, все нормально, это от волнения. По какому вопросу звоните, Виктор Сергеевич?

— Я хочу, чтобы завтра вы приехали в мэрию. Меня самого, к сожалению, не будет на месте, но моя секретарша передаст вам договор и профинансированную смету.

— Какой договор? Какая смета? — не понял Бобриков.

— А я вам разве не сказал? Вот голова садовая! Договор о дополнительном финансировании и смета на капитальный ремонт пансионата.

— Шутите? — не поверил своим ушам ошарашенный Бобриков.

— Какие могут быть шутки, Иван Иванович? Кстати, на следующие выходные мы с Аленой и нашими друзьями приедем к вам в «Родник» на праздник — открытие шашлычного сезона. Я про него на вашем сайте рекламу видел. Так что готовьте номера и мангалы.

— Милости просим, мангалы уже неделю как готовы, — радостно сообщил Бобриков. — Будем рады вас видеть.

— Кстати, что касается спортивного инвентаря для пансионата, над этим я подумаю в ближайшее время, обещаю.

— Вот спасибо, это было бы замечательно.

— Всего доброго, Иван Иванович, завтра обязательно приезжайте в мэрию.

— Буду непременно, до свидания, Виктор Сергеевич, и спасибо вам.

Бобриков положил трубку, обессиленно плюхнулся в кресло и, вытащив из кармана носовой платок, стал промокать им вспотевшую лысину.

— Ведь бывают же на свете чудеса, — ошарашенно прошептал он. — Убей бог мою душу.