Читаем Чумщск. Боженька из машины полностью

Чумщск. Боженька из машины

– Я очень почитаю искусство, – доверительным тоном сказал фон Дерксен. Над губой у него проявились капельки пота. – Более того – драма. И ко всему, вы упомянули… эмм…

– Евструшина? – с надеждой спросил Крашеный.

– Именно! Евьструщин! Мне отчень по духу его наработки! – воскликнул фон Дерксен.

– Нам весьма льстит подобное отношение к мастеру, – внезапно отозвался Усатый таким красивым баритоном, что стоявший рядом желтолицый секретарь удивленно поднял бровь, а у фон Дерксена мигом выдалась испарина еще и на лбу. Крашеный же отчего-то с почтением поклонился господам.

– Я вижу: вы есть честные артисты, и не ваша вина, – сказал фон Дерксен, извлекая из папочки несколько листков бумаги. – Поэтому имею вам предложить данный Vertrag… эээ… грамоту, для содействия в устроении послезавтрашнего конферанса, – смотритель вытер губы ладонью и протянул Ободняковым листочки. – Здесь всё на взаимовыгодных началах. Гаврил.

– Аналогичный договор, – кисло объяснил секретарь. – На тех же условиях, только заказчиком старый театр, что на Грязнухе.

– Bitte, Центрально-Садовый тьятра нельзя: санитарные работы, – извинительно пояснил фон Дерксен и посмотрел на секретаря, будто ища поддержки. Секретарь стыдливо отвёл взгляд.

– А процент? – несмело поинтересовался Крашеный, вперяя взгляд в документ.

– Мы согласны, согласны! – перебил его Усатый, притом отчего-то с явным немецким акцентом, будто подражая фон Дерксену. – По рукам!

Фон Дерксен причмокнул и, улыбаясь, полез за пером. Он поставил убористую подпись в уголку документа.

– Ваша очередь, – сказал фон Дерксен, но вдруг отложил перо. – Я прошу прощений, господа. Что за пиесу вы будейт играть?

– Драматический спектакль под заглавием «Инсект», – ответствовал Усатый.

– Собственной фантазии, – добавил Крашеный.

– О! – радостно воскликнул театральный смотритель. – Так стало быть, вы ставите конферансы о прогрессе естествознания?

– Никак нет, – сконфуженно сказал Усатый. – Насекомая особь – это лишь метафора, некоторый символ того, во что…

– Так о чём же? – перебил смотритель.

Усатый подумал и ответил многозначительно:

– Полагаю, о бессмертии – телесном и духовном – и вечном поиске любви.

– Ох, какая тонкая материя! – горестно сказал фон Дерксен. – Ах, слышала бы меня моя Марта! – он быстро глянул на лампадку в углу, затем вновь повернулся к гостям. – Но разве говорить о бессмертии – не прерогатива пасторов, спасителей наших душ? – даже немного с вызовом промолвил смотритель. – Откуда вам знать о загробном?

– Про космос имеется у вас? – внезапно спросил секретарь, глядя в окно. – Нынче в моде.

– Про космос нет, не пишем-с, – тушуясь, ответил Усатый.

– А сыграйте-ка! – воскликнул фон Дерксен, радостно хлопая в ладоши.

Ободняковы переглянулись.

– Прошу прощения? – промолвил, наконец, Крашеный. – Сыграть? Так вы, кажется, сказали?

– Да-да. Сыграйте, – повторил фон Дерксен.

Ободняковы переглянулись вновь.

– Мы вас решительно не понимаем, – сказал Усатый, оттягивая нижнюю губу. – Для пиесы нам надобен реквизит, грим. Да и место, надо сказать, не самое подходящее…

Фон Дерксен нетерпеливо всплеснул руками:

– Вы совершенно не понимайть! Где у вас в перфомансе кульминацьон? Сделайте фигуру. Это ведь ничего, я всегда смотрю заезжих.

– Заезжих?.. Право, это унизительно… – едва слышно шепнул Усатый своему коллеге.

– Да, но мы на грани фиаско… – сдавленно отвечал ему Крашеный.

– Ну хорошо. Кульминация? – Усатый зашагал по кабинету, скрепив руки за спиной. – Скажем… – он воздел глаза горе. – Сцена объяснения барона с Жуком. Он убил бывшую возлюбленную инсекта, от ревности, будучи сам влюблен в неё, а теперь раскаивается. Жук ожидает смертного приговора. Барон проникает к нему в камеру и…

– Ах, дафайте! – в восторге воскликнул фон Дерксен.

Ободняковы обменялись короткими взглядами и враз изменившимися артистическими походками разошлись в противуположные стороны кабинета.

ФРАГМЕНТЪ ПІЕСЫ БРЪ. ОБОДНЯКОВЫХЪ "ИНСЕКТЪ", ИГРАННЫЙ АВТОРАМИ ВЪ УСАДЬБ УЕЗДНОГО СМОТРИТЕЛЯ УЧИЛИЩ И ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ Г.ЧУМЩСКА Г-НА ФОНЪ ДЕРКСЕНА

Жукъ сидитъ въ своей камер и смотритъ на проникающій сквозь ршетку лунный свтъ.

Жукъ

Ахъ, божье ты свтило, что смиряетъ

всхъ буйныхъ, несогласныхъ и свирпыхъ,

мирящее оставленныхъ судьбою.

Ахъ, проводница духовъ и матерій,

символъ болезносвтый послесмертья!

Какой піитъ тебя не воспвалъ? Какіе

волхвы къ теб съ молитвой не взывали?