Чурики сгорели

Представьте себе мотор автомобиля, где зажигание происходило бы не автоматически. Всякий раз подбегал бы механик, поджигал смесь в цилиндре, машина продвигалась вперед, затем механик спешил к другому цилиндру, и так на протяжении всего пути. Не правда ли, недалеко бы уехал такой автомобиль? Но и человек без привычек в какой-то мере ему подобен. Не может же он, в самом деле, совершая каждый поступок, даже самый обычный, мучительно спрашивать себя, правильно он поступает или нет, затрачивая уйму нервной энергии. Большинство своих действий человек совершает как само собой разумеющееся. И чем больше хороших привычек, тем легче ему, тем больше у него сил для новых и полезных дел. Тем больше он успеет сделать их в жизни, а значит, тем длиннее будет его жизнь.

Привычку воспитывают, иногда даже говорят, что ее прививают, как прививают дикому дереву черенок от садового. А может быть, надо не только привить и воспитать, но и сохранить.

СБЕРЕГИТЕ МАЛЬЧИШКУ

Раньше Вовка играл с бабушкой в животных.

— Ты антилопа, — говорил Вовка.

— А ты каракатица, — ласково отвечала бабушка.

— Ты бесхвостый крокодил, — наглел Вовка, и бабушка, чтобы не оплошать, лихорадочно вспоминала Брема.

Наступил Новый год. Бабушка повела внука к себе на работу. Там устраивали елку. Вовку долго мыли и одевали. Бабушка и внук весело ушли из дома. А когда вернулись, Вовка был еще веселее, бабушка же смущена и неразговорчива.

Внук вел себя на елке достойно. Смотрел кукольное представление и смеялся даже не громче других ребят. Потом ему устроили смотрины в комнате, где работала бабушка. Собрались все сослуживцы. И с каждой из них он здоровался за руку. И каждой на вопрос: «Как тебя зовут?» — послушно отвечал: «Меня зовут Володя». И всем, кто давал ему конфету, не забывал говорить: «Спасибо». В конце концов ему надоело, и он сказал бабушке: «Ну, бесхвостый крокодил, пойдем домой»…

Было это, по мнению Вовки, давным-давно, и вспоминать эту историю он не любит: ему неловко, что он был когда-то таким смешным мальчуганом. Он лезет из кожи вон, чтобы казаться взрослым. Прощается с одними увлечениями и заболевает новыми. Еще недавно он увлекался оборотами речи. Говорил примерно так: «Кстати, на огороде растет лук и, между прочим, редиска». Теперь он говорит обычно, освоил язык взрослых.

Мне всякий раз бывает грустно, когда Вовка расстается еще с одной непосредственной, озорной мальчишеской черточкой, на смену ей часто приходит обыденное, неприметное, общепринятое. Сыну не понять этой грусти, потому что он не переживал еще радости неожиданно возвращенного детства…

Скоро наступит воскресенье. Соберутся мои друзья. Мы условились жарить шашлык. У нас есть для этого свой мангал: старая детская ванночка с обрезанными краями и прорубленными в днище дырками — для тяги. Есть и шампуры — куски расплющенной проволоки. Кто-нибудь начнет гонять мяч — детский, за неимением футбольного. Другие примутся соревноваться на трехколесном велосипеде. Большинству из нас под сорок, а кому и — за. Мы все достаточно солидные. Мы бреемся каждое утро, и из предмета гордости это давным-давно превратилось в скучную обязанность. Мы совсем не мальчишки и бываем счастливы, когда снова становимся ими.

Впрочем, все это ребячливость. И она хороша, без нее жизнь в чем-то утратила бы свою свежесть.

Моим другом никогда бы не мог быть человек, в котором ничего не осталось от мальчишки. Мальчишками перестают быть с годами только люди плохие и скучные. Они говорят о других с ухмылкой сожаления: посмотрите, мол, вырос человек, а все еще остается ребенком, ничему его жизнь не научила. А может быть, это говорит лисица, которая видит зеленый виноград. Может быть, это говорят те, кто давно отрекся от мальчишки, посчитав его обузой в мире взрослых. Говорят те, кто считает мальчишеством не только забавы, но и умение зажечься, готовность, если ты не согласен, спорить хоть со всем миром, способность мечтать. Кто поменял «я так думаю» на «так велено», я «так чувствую» на «так принято», желание сказать правду на умение сориентироваться. Это они, стремясь истребить мальчишку во взрослом, придумали даже специальный термин — «незрелость».

Корней Чуковский в своей книге «От двух до пяти» писал: «Нужны были сотни лет, чтобы взрослые признали право детей быть детьми».

И для взрослого оставаться мальчишкой — тоже его право, не на озорство, нет, право всегда быть естественным человеком.

«Мужчина не может снова превратиться в ребенка или он становится ребячливым, — писал Карл Маркс. — Но разве не радует его наивность ребенка и разве он не должен стремиться к тому, чтобы на высшей ступени воспроизводить свою истинную сущность. Разве в детской натуре в каждую эпоху не оживает ее собственный характер в его безыскусственной правде?»