Чуть-чуть считается

И мы придумали. Чтобы сбить с толку Ослиную Голову, мы выкинули из русского алфавита пять букв – «ё», «й», «ъ», «ъ» и «ы». Осталось двадцать восемь букв. Половина пришлась между буквами «о» и «п». От буквы «п» мы пустили алфавит в обратную сторону. «П» под «о», «р» под «н», и так далее. Вот, как это выглядело:

а б в г д е ж з и к л м н о

я ю э щ ш ч ц х ф у т с р п

Предположим, мне нужно зашифровать слово «яма». Пожалуйста. Вместо «я» пиши «а», вместо «м» – «с», вместо «а» – «я». Получается «ася». Пусть кто-нибудь догадается, что «ася» – это «яма». Никто не догадается. Один только Вовка.

По нашему шифру Вова стал называться Эпэя. Я – Упта. Очень даже красиво. Как всё равно космическое имя Аэлита.

Васька добросовестно таскал записки. Он разжирел, обнаглел и просился на лестницу раньше, чем я успевал зашифровать очередное донесение. Ни на какую еду, кроме колбасы, он теперь и смотреть не желал.

И вот однажды я засунул ему в ошейник записку и вытурил его на лестницу. Он очень долго не возвращался. Нету и нету. Я уже собрался Эпэе звонить. Чего он там тянет? Но тут под дверью замяукало. Открываю. Васька не спеша переступил порог и стал тереться о мою ногу. Я дал ему кружок колбасы и вытащил из ошейника записку. Читаю и ничего не могу понять. На клочке бумаги, нарушая все законы конспирации, открытым текстом написано:

«Почему это я – Эпэя? И ты, между прочим, тоже не Упта, а самый настоящий дурак».

Я подумал, что у Вовки в мозгах произошло короткое замыкание. Не иначе. Я бросился к телефону.

– Ты что, соображаешь вообще или не соображаешь?

А он вдруг тоже на меня заорал:

– Где связной? Сколько ждать можно?

Ну, не иначе, как короткое замыкание.

– Сам ты дурак! – кричу я.

– Чего?

– Того!

– Повтори-ка.

– Дурак и ещё раз дурак, – отчитал я.

– Выйди давай.

– И выйду.

Мы сошлись на нейтральной территории – на площадке у окна между четвёртым и пятым этажами. Мы чуть не подрались. Но тут Эпэя заявил, что такой записки он не писал.

– А это что? – спросил я.

Он прочёл записку несколько раз и посмотрел сквозь неё на свет.

– Почерк не мой, – сказал он. – Не видишь, что ли?

Почерк действительно оказался не его.

Всё стало ясно. Кто-то перехватил моё донесение.

Мы пошли искать кота. Васька залез в кухне на стол, сожрал всю колбасу и как ни в чём не бывало спал на маминой кровати. Я хотел ему выдать. Но Эпэя сказал, что это всё равно не поможет. Лучше его засадить денька на два под корзину.

Через два дня Васька притащил мне записку следующего содержания (она опять была написана открытым текстом):

«Нехорошо мучить кота. Он такой голодный, будто не ел целый год, Эпэя».

Эпэя! Наглый самозванец! Я не стал звонить Вовке. Я послал шифровку:

«Презренный бледнолицый, ты останешься без скальпа!»

Ответ не заставил себя ждать. Он пришёл, зашифрованный по всем правилам нашего кода. В ответе значилось:

«Смотри, как бы тебе самому не остаться без головы. Эпэя».

Я перевёл и обомлел. Тайна шифра рухнула. Я срочно вызвал на нейтральную территорию Вовку.

– Полный провал, – сказал я. – Он проник в тайну нашего шифра. Мы обезоружены.

– Кто проник? – спросил Эпэя.

Я ткнул ему в нос записку. Он посмотрел её на свет.

– Так это ж я сам писал. Мой почерк.

– Ты?!

– Я. А ты что мне написал?

– Что я тебе написал?

– Кто мне про скальп написал?

– Так это я не тебе.

– А кому?

– Этому…

В общем, выяснилось, что наш Васька таскает донесения куда ему вздумается. Где вкуснее колбаса, туда и таскает. Вероятно, наша «собачья радость» ему поднадоела.

Мы дали Ваське по паре хороших пинков и вытурили его на лестницу. Предварительно мы всунули в ошейник записку, написанную открытым текстом: «За такие дела дают по шее». Подписей мы не поставили.

Ответ пришёл с подписью: «Шея есть у каждого, даже у дураков. Эпэя».

Вовка вытаращил глаза на меня, я – на Вовку. Кот, задрав трубой хвост, тёрся о наши ноги. Кот требовал вознаграждения. Я хотел его как следует наградить, но передумал. Действовать нужно было с умом. Мы дали коту кусочек колбасы, выставили его на лестницу и пошли по следу.

Васька привёл нас к квартире на пятом этаже. Он уселся под дверью и начал мяукать. Дверь приоткрылась, и Васька шмыгнул в квартиру.

– Предатель, – шепнул я. – Ты дорого заплатишь нам за измену.

Мы позвонили. На площадку выглянула Анка-банка. Я вставил между порогом и дверью каблук и сказал:

– Между прочим, кот наш.

– Ах, ваш? – удивилась Анка-банка. – Очень приятно. А я думала, он бездомный.

– Думала! – хмыкнул Вовка. – Ничего ты не думала.

– А за присвоение чужих имён знаешь что? – спросил я.

Она с вызовом сказала:

– По шее?

– Можно и по шее, – буркнул Вовка.

– Попробуйте, – предложила Анка.

Она знала, что на пороге её собственной квартиры мы не станем ничего пробовать. Поэтому она была такой храброй и специально нас заводила. Но мы не стали заводиться. Мы потребовали:

– Гони кота!

– Вы над ним издеваетесь, – проговорила новоявленная Эпэя.

Тут я не стерпел. Я даже чуть не позабыл, что она стоит на пороге собственной квартиры.