Чуть свет, с собакою вдвоем

Он ненавидел, когда Иван звал его «Барри», будто они приятели в пабе, будто они равны. «Не станет же он звать тебя „мистер Крофорд“, — говорила Барбара. — Он же все-таки твой зять». Барри предпочел бы, чтоб Иван обращался к нему «суперинтендент».

— Аперитивчик? — предложила Барбара, когда гости разделись и припарковали Сэма в кроватке наверху.

Барбара купила себе дубликаты — кроватку, детское автомобильное сиденье, высокий стульчик, коляску, — предвкушая, как до скончания дней станет тетешкать младенца.

— Замечательно, — сказал ей Иван, потирая руки. — Мне белого вина.

Барри знал, что Иван его побаивается, но плевать хотел. Барбара не успела и шардоне из морозилки достать, а Барри уже вполголоса язвил.

— Пап, не надо, — сказала Эми, коснувшись его локтя.

За шоколадным чизкейком с рикоттой Иван тревожно переглянулся с Эми. С такими физиономиями люди с обрывов сигают. Иван откашлялся и сказал:

— Барри, мы хотели спросить — мы с Эми, — может, дадите нам ссуду? Десять тысяч фунтов, нам только бы снова на ноги встать.

Барри захотелось тут же, не выходя из-за стола, засандалить ему по морде.

— Я всю жизнь вкалывал, — взревел он, ну чистый патриарх, — а ты, бестолковый мудила, хочешь, чтоб я тебе свои деньги отдал?! Может, выкинем посредника и сразу спустим их в унитаз?

Эми выскочила из-за стола:

— Я не желаю слушать, как ты оскорбляешь моего мужа, пап, — и помчалась по лестнице за Сэмом.

Барри и оглянуться не успел, а она уже снаружи, пристегивает его внука на сиденье.

— Ну честное слово, пап, ты иногда такой мудак.

Барбара стояла на крыльце, лицо железобетонное, смотрела вслед машине.

— Он перепил, — сказала она. — Ему нельзя за руль. Это ты во всем виноват, Барри. Как обычно.

Он бы отдал дочери весь мир, а пожадничал одолжить жалкие десять штук. Мог бы сказать «да», они бы открыли бутылку шипучки, отметили бы, съели шоколадный чизкейк с рикоттой. Барбара сказала бы: «Ой, ну куда вам ехать в таком состоянии, у меня постелено, оставайтесь-ка вы у нас», и Барри сходил бы наверх, поцеловал спящего внука на ночь. Но вышло-то иначе, да?

В управлении его чуть не сбила с ног Хлоя Паллистер — вся бурлила, как разрушенный муравейник.

— Мама пропала, — сказала она.

— Пропала? — переспросил Барри.

— С вечера среды. Я к ней съездила, ее нет, на работе не было, никто ее не видел.

Барри вспомнил, как Эми кидала свадебный букет, целила в лучшую подругу, но Хлоя умудрилась споткнуться в этом своем темно-рыжем атласе, и цветы достались более целеустремленной девице.

— Может, ты заметила — что-нибудь пропало? — спросил он.

— Ее паспорт.

— Ее паспорт, — повторил он. — Ну, раз пропал паспорт, значит, она, видимо, сбежала.

— Сбежала? Моя мать?

Да, мало похоже на правду, Линда не из беглянок, однако объяснение простое, и он не отступал:

— Бросила эту дерьмовую жизнь, уехала поваляться на греческом пляже. А сейчас небось сидит в таверне, строит глазки официанту, думает превратиться в Ширли Валентайн.[186]

— Моя мать — ни в жизнь, — решительно сказала Хлоя.

— Иногда, лапуль, мы сами себя удивляем, — сказал он.

В башке вата. Только этого не хватало — и так сил нет. Дел полно. Пленных не брать, трупов не оставлять. Он отвел Хлою Паллистер в комнату для допросов, сказал, что кто-нибудь придет и возьмет у нее показания. Ушел и забыл кому-нибудь сообщить.

Джемма Холройд просунула голову в дверь его кабинета:

— ЗЫ, шеф, есть результаты из лаборатории — ДНК на месте убийства Келли Кросс совпадает с тем, что нашли на мабгитской шлюхе.

ЗЫ, подумал Барри, как я ненавижу такие слова. И не слова даже.

— А третья? — спросил он. — Из кинотеатра «Коттедж-роуд»?

— Результаты еще не пришли.

Он сел за стол, включил компьютер и приступил к своему завещанию.

Как раз ставил точки над «i», и тут постучали. Дверь открылась, не успел он сказать «войдите».

— Вы, — сказал Барри. — Ну-ка, выкладывайте, чего вы-то добиваетесь. Чего вам надо?

— Правды? — сказал Джексон Броуди.

* * *

— Суперинтендент, входите.

Гарри Рейнольдс — воплощенное довольство уютного хозяйства, кухонное полотенце в руке — придержал им дверь.

Как ступишь за порог, тепличная жара в доме лупит по физиономии. Аромат кофе мешается с запахом яблок и сахара.

— Яблочный пирог пеку к воскресному обеду, — сказал Гарри Рейнольдс. — Что у вас с лицом?

— Подралась с воздушной подушкой, — ответила Трейси.

Он глянул на Кортни, принцессу в лохмотьях:

— Привет, деточка, ты тоже неважно выглядишь. Что, волшебство не работает? Попроси у «мамочки» новую волшебную палочку. Вы же ей купите, мамочка? — сказал он, саркастически воздев бровь. И другим тоном: — Нельзя ехать в таком виде, на ум приходят «взрыв» и «макаронная фабрика». Вам с гадким утенком не помешало бы одеться поприличнее. Лучше не привлекать внимания.

Легко себе представить, что будет, если разозлить Гарри Рейнольдса. Страх и ужас. Трейси была уже за гранью страха и ужаса.

«Гадкий утенок», да как он посмел. Заехать бы ему прямо здесь, в этой перегретой мягкой гостиной. Кинуть в пруд с карпами, пускай с рыбами плавает. Однако Трейси сказала: