Чуть свет, с собакою вдвоем

На комоде стоял поднос с «дарами гостеприимства» — электрический чайник, заварочный чайничек из нержавейки, пакетики чая, кофе и сахара, малюсенькие коробочки ультрапастеризованного молока, два овсяных печенья в целлофане, — и снова все поделено на минимальные порции. Кроме того, в номере обитали совершенно ненужные предметы немалого разнообразия — вязаные коврики, блюдца с сушеными лепестками и взвод кудрявых фарфоролицых кукол, замерших по стойке смирно на гардеробе. В небольшом чугунном камине стояла ваза сухих цветов — то есть дохлых, только называются по-другому. Интересно, существует ли мистер Рейд. Ощущение от гостиницы — как будто к ней давно не прикасалась трезвая, сдерживающая мужская рука. Разведенка или вдова? Вдова, решил Джексон, у нее лицо человека, успешно пережившего партнера по спаррингу. Есть женщины, которым самой судьбой назначено вдовство; замужество — лишь препятствие у них на пути.

Снаружи на двери висела табличка «Валери». По пути наверх Джексон заметил, что и другие спальни зовутся по именам — «Элинор», «Люси», «Анна», «Шарлотта». Кукольные имена. Как, интересно, выбирают имена комнатам? А куклам? А ребенку, если уж на то пошло? Как нарекают собак вообще не разбери-поймешь.

Миссис Рейд скептически оглядела спальню. Очевидно, что Джексон не из тех, кому в этой спальне место. Может, миссис Рейд подумывает дополнить свое объявление: «Не допускаются собаки, курение, группы, неряшливые мужчины, которым нечего тут делать, к тому же в черной военке и ботинках». В «Валери» пахло приторно и химически, словно ее щедро опрыскали освежителем воздуха.

— По делам или развлекаться, мистер Броуди?

— Простите?

— Вы приехали по делам или развлекаться?

Над ответом Джексон размышлял чуть дольше, чем они оба сочли уместным.

— То и другое по чуть-чуть, — наконец сказал он. Из рюкзака донесся тихий скулеж. — Спасибо, — сказал Джексон хозяйке и затворил дверь.

Он открыл подъемное окно — впустить настоящий воздух — и за окном обнаружил железную пожарную лестницу. Значит, если что, из «Валери» можно быстро сбежать — это хорошо.

Сквозь эфир к нему пробилось нехарактерно краткое письмо от Надин Макмастер. Бибикнуло. «Что-нибудь выяснилось?» — спрашивала она. «Ничего, — ответил он. — Думал, что нашел вас, но вы оказались мальчиком Майклом».

Вечно в поисках — пастушья собака собирает потерянных ягнят. В Лондоне он познакомился с одним мужиком, зовут Митч, южноафриканец, закаленный бур, политически — слегка правее Тэтчер, если такое возможно, но посередке его существа колотилось и гремело сердце. Его историю Джексон знал обрывками: давным-давно у Митча был маленький сын, похитили, с тех пор ни следа. Теперь, не раз и не два разведясь и обзаведшись средствами, Митч рулил детективным агентством, по всему миру разыскивал потерянных детей. Агентство не рекламировалось. Каждый день на свете пропадают сотни детей — вот они здесь, а вот их нет. Иногда те, кто их терял, находили дорогу к Митчу.

У Митча было досье, здоровенная папка, угнетавшая одними размерами, и внутри кишмя кишели всевозможные побеги и похищения. О некоторых детях из папки он знал больше, чем Интерпол. От фотографий у Джексона болело сердце. Каникулы, дни рождения, Рождество — вспышки семейной жизни. Джексон и в лучшие-то времена от таких снимков ежился. В сердцевине фотоаппарата крылась ложь — камера уверяла, будто прошлое осязаемо, хотя правда совсем иная.

Сам Джексон каждый год делал один четкий снимок Марли — голова и плечи, лицом к камере. Про такие фотографии Джози, если он ей показывал, говорила: «Как похожа», и он никогда не рассказывал ей, что это на случай, если дочь пропадет. Дети меняются день ото дня; если долго на них смотреть, видно, как они растут. За годы в полиции он насмотрелся плохих фотографий (каникулы, дни рождения, Рождество). («Она теперь совсем другая».) Вот что бывает, если работать в полиции, — даже в солнечный денек на bateau-mouche[155] по Сене или на пикнике в корнуолльской бухточке смерть всегда рядом, и ты наблюдаешь за ней в объектив. Et in Arcadia ego. И разумеется, он знал статистику: девяносто девять процентов похищенных детей гибнут в первые же сутки. А почти половина из них — в первый же час. И даже самая четкая фотография тут не поможет.

Потерянный ребенок — страшнее не бывает. Те, что возвращались с того света, — Наташи, Джейси Ли[156] — составляли десятые доли процента, внушали тщетную надежду.

Досье Митча битком набито таблицами — рост, цвет глаз, цвет волос. Особые приметы — левая рука в пять лет сломана, шрамик на левой коленке, на предплечье родимое пятно в форме Африки, сломан мизинец, не хватает двух зубов, аллергии, заболевания, вырезанные аппендиксы, аденоиды, гланды, рентгеновские снимки, шрам-полумесяц, ДНК. Тихие отчаянные сигналы. Правда в том, что эти пропавшие дети никогда не возвращались. Сейчас все они мертвы или искалечены.