Чувства и вещи

Дмитрий Сергеевич Мережковский первым высказал версию, что Катерина – это мать Леонардо, которая совершила путешествие в Милан, чтобы повидать сына. Зигмунд Фрейд согласился с этой версией, заметив в сухой информационной записи одну странность: день и месяц повторены дважды. «В день 16 июля… 16 июля 1493 года». Фрейд увидел в этом повторе не рассеянность или небрежность, а высшую сосредоточенность взволнованной души, которая хочет скрыть беспокойство.

Позже Леонардо заносит в книжку:

«Расходы на погребение Катерины – 27 флор.

2 фунта воска – 18

Катафалк – 12

За перенесение и установку креста – 4

Людям, несшим тело – 8

За колокольный звон – 2

4 священникам и 4 клерикам – 20

Могильщикам – 16

За разрешение чиновникам – 1

Всего 108 флор.

Прежние расходы:

Врачу – 4 флор.

Сахар и свечи – 12

…………………………16

Итого 124 флор.».

Фрейд называет этот документ «непостижимым для потомства». И с ним соглашаются современные исследователи. Он убедителен именно этой непостижимостью, именно этой, как отмечает Бруно Нардини, ужасающей бесстрастностью.

Леонардо защищает от посторонних жизнь и муку собственного сердца.

Леонардо не выдумывал мадонн. Он был первым из художников, кто делал обширные физиономические наблюдения. Недаром он утверждал, что «хороший живописец должен писать две главные вещи – человека и представление его души». Поэтому Леонардо и советует художнику, где бы он ни находился, сосредоточенно и незаметно наблюдать, зарисовывать все разнообразие человеческих чувств и черт.

В юности, как и в более поздние годы, он видел женщин, освещенных ожиданием и радостью материнства. Но из его собственной души, вероятно, что-то ушло – может быть, тоска по матери. Поэтому его поздние мадонны менее печальны, менее сосредоточенны, менее углублены в себя.

Ранние мадонны и Джоконда – существа из разных миров. В Джоконде нет абсолютно ничего от тепла и очарования материнства, и вообще, чем взрослее становится Леонардо, тем менее ощутимо в его мадоннах то особое состояние души, которое отличало их раньше. Может ли быть Джоконда возлюбленной? Это, конечно, не исключено, хотя вероятно и даже вероятнее всего, что возлюбленной Леонардо она не была.

Может ли быть Джоконда матерью? Мне кажется, никогда. Если есть чувство, которое абсолютно отсутствует в ее облике, то это именно чувство материнства.

Джоконда – это судьба и это ответ судьбе.

Ее мог написать лишь человек, у которого судьба отняла мать.

Мы почти ничего не знаем о той поре жизни Леонардо, когда неосознанно складываются отношения между человеком и миром, оставляя неизгладимую печать на восприятии действительности, формируя склад души и ума.

Леонардо был не только художником, ученым и инженером, но и писателем. Но о детстве он оставил нам лишь одно воспоминание – сон о коршуне.

Был ли Леонардо ребенок-чудо? Нам об этом ничего не известно.

О чудо-детях сохранились документы и легенды. Известно, например, что художник XV века Мантенья был записан в цех художников, когда ему было десять лет. Один из первых и самых серьезных исследователей культуры

Италии в эпоху Возрождения Якоб Буркхардт отмечает, что в то время необыкновенные дети встречались часто.

Джулио Кампаньола, родившийся в 1482 году, в пятнадцать лет уже был известен как живописец, ученый, музыкант и поэт. Буркхардт упоминает о ребенке, который с шести лет изображал Меркурия с удивительной грацией и вполне соответственно обстоятельствам; о десятилетнем мальчике, который держал перед папой римским в течение двух часов речь, исполненную эрудиции и ораторского искусства. Полициано[40] упоминает в одном письме об одиннадцатилетнем мальчике, умеющем диктовать одновременно пять писем на разные, заданные ему тут же темы. Семилетние дети писали письма на латыни. Среди четырехлетних были ораторы, изумлявшие аудиторию чистой латинской речью.

Был ли Леонардо необыкновенным ребенком? Вряд ли. Ведь мерилом исключительности было ораторское искусство или владение латынью. Леонардо всю жизнь был к этому равнодушен.

Мне кажется, необыкновенность Леонардо в раннем детстве (это, разумеется, не больше чем «рабочая версия») можно объяснить исключительностью Ивана Бунина, о которой он подробно, с величайшей точностью рассказал в романе «Жизнь Арсеньева». Самым содержательным в этой, в сущности, обыкновенной необыкновенности было ежеминутное, не прекращающееся даже во сне общение с землей, со всем тем чувственным, вещественным, из чего создан мир. Это было общение с солнцем, травой, дождем, с оврагами, чащами, животными, особенно с лошадьми – с «божественным великолепием мира».

У Бунина это «божественное великолепие» – в рассказах и повестях. У Леонардо да Винчи – в рисунках и картинах.

В «Жизни Арсеньева» можно найти строки, освещающие тайну детских лет Леонардо да Винчи. Бунин в старости писал: «Почему с детства тянет человека даль, ширь, глубина, высота, неизвестное, опасное, то, где можно размахнуться жизнью, даже потерять ее за что-нибудь или за кого-нибудь?»