Чувства не по плану (СИ)

— Ага. Тебе денег дать? — Привычно спросила я, потянувшись за кошельком. Я думала, что он хочет купить нам что-то на ужин. Возможно свежей рыбы, или фруктов.

— Нет. — Дима оскорбленно отвел мою руку с банкнотой в сторону. Я пожала плечами. Его не разберёшь. То одно, то другое… и принялась ждать. Вокруг меня проходили люди, с интересом окидывая мою хрупкую фигурку, сидящую на огромном черном «звере», еще и укутанную в кожаную куртку с мужского плеча.

Глава 24

Ждать пришлось недолго. Из-за неплотно прикрытых дверей рынка, ярко выделяясь из людской массы в офисных костюмах (вечерело, и многие люди возвращались домой с работы, проходя через этот рынок), шел Дима с алой розой в руке. Я восторженно охнула. Роза была поистине огромная, она прямо пламенела на фоне серых костюмов и серых многоэтажек, стоящих в отдалении.

— Это тебе. Прости, что наорал. — Я только покачала головой, принимая подарок. Он никогда не брал у меня денег на цветы и подарки мне. Пусть это были дешевые сувениры, но покупал их он всегда сам. Придраться было не к чему… И сейчас я улыбнулась лукаво:

— Ты прощен. — И снова вечер, дорога, мотоцикл, дико ревущий подо мной и широкая спина Димы, обтянутая выцветшей черной футболкой.

Вообще, после моего «чудесного преображения» я привыкла к поклонению от лиц мужского пола. И не удивилась, когда Дима не стал исключением. Он ухаживал очень красиво за мной, с первого дня встречи до последнего… я же говорю, дураком его не назовешь. Его партия со мной была сыграна, как по нотам. Я купилась на красивые слова и такие вот яркие жесты. И сознательно закрывала глаза на «косяки». На сплетни, слухи за спиной. На вспышки негодования, сменяющиеся мягкостью укрощенного льва. Черный лев нубийской пустыни… и только мой. Мне льстило это. Льстило что самый крутой парень в городе встречается со мной. Его расчетливые стрелы попадали всегда точно в цель. Он — обманывал. Я хотела обмануться им… все честно. И всех все устраивало до одного момента…

Мы еще ехали по дороге, собираясь вскоре поворачивать в квартал, где жил Дима. И тут черт дернул меня шепнуть ему на ухо, не дожидаясь дома: «я беременна».

Он промолчал, но мотоцикл под нами взревел, как десяток чертей. И Дима поехал по окружной, пытаясь сбросить напряжение, тихо ругаясь себе под нос. Я же делала вид, что не слышу. Я убеждала себя в этом. Все хорошо, он просто не услышал. И плевать, что сы наматываем уже третий круг, не заехав в его двор…

Но хваленое самообладание взяло верх. Очень скоро. Дима бросил мотоцикл возле подъезда, осторожно взяв меня за локоть, провел по узкой лестнице типичной хрущевки к себе домой. Долго ковырялся ключом в замочной скважине. А потом усадил на продавленный диван и уютно устроился рядом, обняв двумя руками. Честно, когда я вспоминаю сейчас этот момент, меня начинает тошнить. Я до сих пор не могу понять, как я могла так виртуозно обманывать себя в отношении Димы. Как могла так четко и хладнокровно подмечать все нестыковки в его отношении ко мне, все «трещинки» и то, как он играл. Да, со мной он играл постоянно. Хотел казаться лучше. Но не просто так, а преследуя свою цель. Но я оправдывала его перед собой. Обеляла. За что поплатилась.

Но, вернемся к воспоминаниям. Я как сейчас помню ту сырую комнату, в углу, на потолке которой вечно собиралась вода. Наверное, протекала батарея у соседки сверху. А в другом углу, прямо над диваном, свил свое гнездышко паук. Дима был из разряда «засерь», поэтому у него дома всегда было много хлама, валялись бесхозные медиаторы, разбитая гитара, пучок струн, а еще, запчасти от мотоцикла. И книги, книги, целыми стопками высились прямо на полу, под окном. Но мне было все равно. Мозг отключался, когда я находилась на расстоянии вытянутой руки от Димы, попав в полную психологическую, и чего греха таить, физическую зависимость от него. Мое тело реагировало на него на все сто процентов, поэтому я боялась даже думать о том, что случится, когда я наскучу ему.

— Иди ко мне. — Дима повалил меня на скрипучий диван, который он увез из квартиры родителей, и пружины больно впились мне в бок. Я и сейчас, когда закрываю глаза, ярче всего помню, почему-то именно обивку этого дивана. Грубый жесткий гобелен неопределенного бежевого цвета в выдавленный узор, голубыми нитками. Крупные вензеля в виде корон… это то, что врезалось мне в память, возможно из-за тех слов, что мне говорил на этом диване Дима. Тех слов, из-за которых я совершила непоправимую ошибку.

— Милая, ты такая красивая… — Дима не лез с поцелуями, только обнимал крепко прижимая к себе. — Ну скажи, где ты, а где материнство? Тебе еще учиться…

Я замерла, затаила дыхание. Внезапно его объятия показались мне слишком крепкими. И мне стало нечем дышать.