Чувства в клетке (СИ)

— Знаю. Сам сначала так подумал. Но сегодня… короче, уверен. Абсолютно. Это она, — убежденно отвечает он, — сначала, думал крышей поехал. А сейчас понимать начинаю. Обманули меня тогда. Только самый главный вопрос. Где она была?

— Думаешь, Барона рук дело?

— Уверен. Он мог. Тогда не поверил бы, а сейчас — легко. В его духе.

— Тогда самое логичное…

— Да. Но ее не было в его архиве. Ты сам знаешь. Мы его с тобой лично весь прошерстили. Каждую девчонку отыскали. Тех, о ком ничего не известно почти не осталось! — не понимаю, о чем они. О каком архиве?

— А если он ее туда специально не внес? Чтобы от тебя скрыть?

— Я думал об этом, только… Не складывается. Я ведь тогда ни сном, ни духом о его бля*ских делах не знал, в розовых очках ходил, в байки его верил. Думал, это он на продаже машин так поднялся. Я про наркоту случайно узнал потом уже, через полгода примерно, а про живой товар он еще долго молчал! И архив этот я случайно нашел, когда уже сдохла эта мразь. Не собирался он мне его показывать. Почему тогда ее там нет? Значит, не продали ее? Куда дели тогда? Где она была все эти годы? Ты понимаешь? — он вскакивает и начинает нервно ходить по балкону, заламывая руки. А я как примерзла. Его слова, словно сквозь вату пробиваются в мозг. А последние слова, как иголки, колют, заставляют вздрагивать. А он продолжает, добивая словами. — Я на ее могиле, б**дь, жил! Я туда цветов отнес — вагон! Забыть не мог и себя простить! А она жива была! Как так может быть? Скажи!

Яркой вспышкой его отчаянный крик в пещере: "Я похоронил тебя! Я на твоих похоронах был! Я видел, как гроб с твоим телом опустили в могилу!" И взгляд его больной, полный неверия и робкой надежды.

Обхватываю себя руками. Тихо, сижу. Не слышу больше ничего. Они еще что-то говорят. Договариваются, как искать меня. Потом прощаются. Уходят. Остаюсь одна. Во рту привкус крови, потому что губы закусила, чтобы не заорать. Нельзя. Нужно скрыться. Нужно осознать. Иначе выдам себя. Мне подумать нужно. Понять. Могу ли верить? Что, если врет? Может, знает, где я, знает, что слышу все? Но как, и зачем я ему? А если допустить, что правда…

Нет. Это больно. Еще больнее, чем раньше. Думать страшно. Неужели…

Забираюсь обратно в номер. Иду с трудом. Захожу в ванную. Беру полотенце, прижимаю к лицу и начинаю придушенно орать. Как так может быть? Это не может быть правдой. Не может. Не могу поверить. Не могу. Не знал он? Но как такое возможно? Хотя понимаю, что в этой бл**ской жизни все возможно. Но страшно верить. Страшно доверять. Одной проще и надежней. Я ведь привыкла только себе верить. Больше никому.

Долго сижу так, раскачиваясь из стороны в сторону. Из этих разрывающих душу мыслей вырывает треск в ухе. Понимаю, наушник я так и не вытащила. Странный звук. Как будто кто-то прямо по динамику рукой проводит. И до меня медленно доходит. Он нашел жучек. Он его увидел. И пусть. Не хочу больше слушать. Не хочу думать. Только хочу выдернуть наушник и отбросить подальше, как слышу его неуверенный шепот.

— Мариша. Мариша, это ты? Ты меня слышишь? — пауза. А я дышать не могу. Он продолжает, — это ведь твое. Ты оставила? Значит, слышишь меня? Надеюсь, что ты. Потому что я столько хочу сказать тебе…

Боже! Не надо. Не говори. Я боюсь это слушать. Я же понимаю уже, что поверю. Если бы в глаза мне сказал, засмеялась бы, посчитала враньем, как там, в пещере. А так… когда он другу своему рассказал, не зная, что я рядом, когда я сама многое увидела, понимаю, что уже почти верю. И боюсь этого. А он продолжает.

— Я все еще в шоке, в душе — месиво. Не могу до конца осознать, что ты жива. Я ведь столько лет считал тебя мертвой. Я не соврал тебе. Это безумно больно было тебя хоронить. Это страшно…

И он начинает рассказ. Долго говорит. Как искал меня, как надеялся, а потом надежда умерла. Когда тело девушки из реки выловили. Как утопиться сам хотел, как вина его душила. А я слушаю его и хочу, чтобы замолчал. А он не замолкает. Его слова звучат в ухе, а мне кажется, что в душе самой. Он словами этими там ломает все, крушит просто. Ковыряется в открытой ране. Говорит, а я все еще не верю. Вроде складно все. Похоже на правду, но… Не верю, что помнил. Не верю, что любил. А он, как чувствует. Как будто мысли мои слышит.

— Ты не веришь, может? Думаешь, обманываю? Думаешь, та девка мне нужна была? Нет. Не женился я, как и обещал тебе. Да и потом… Много баб было. Не буду говорить, что святой. Только в сердце дыра осталась. Пусто там было. До сегодняшнего утра. Когда опять в глаза твои провалился, — вздыхает тяжело, а потом как в темечко бьет словами:

— Я в глазах твоих утону, можно?

Ведь в глазах твоих утонуть — счастье.

Подойду и скажу — Здравствуй!

Я люблю тебя очень, слышишь?

Он проговаривает строки дальше, а я губами их повторяю. И каждое слово звучит по-новому. С новой силой, с новым подтекстом, поднимая в душе какую-то жаркую, душную волну. Всхлипываю тихо, все еще придушенно. И он тяжело говорит. Голос срывается на последних строчках.