Итак, теория Липпса, желающая воспользоваться явлениями подражания, построена так, что её же предпосылками исключается самая возможность подражания. Тем не менее влечение к подражанию есть несомненный факт. Каков же подлинный состав его? Без сомнения, не зрительная картина увеличения темного отверстия чужого рта, а восприятие «сладостной» активности чужого зевка пробуждает во мне влечение к такому же акту; точно так же не зрительная картина гнева, описанная выше, а восприятие чужого гнева и моторной активности его, кроящейся под зрительной картиной, заражает меня, и во мне вскипает гнев. Иными словами, только в том случае, если я воспринимаю человека не просто как сочетание световых поверхностей, меняющих своё положение в пространстве, а как нечто активное, жизнедеятельное, одушевленное, у меня возникает влечение к подражанию его активности и душевной жизни. Но что значит воспринять человека в его динамичности, в его действовании? – Это значит иметь интуицию самого его действования в подлиннике; образ, символ, копия в моем, уме были бы не действованием, а мертвою картиною: действование может быть дано или в интуиции, или оно совсем не дано. Следовательно, теория Липпса, считающая представление об одушевленности и жизненной активности чужого тела следствием подражания, прямо извратила отношения между событиями: в действительности интуиция чужой одушевленной активности есть первый факт, а подражание этой активности есть второй факт, следствие первого.
Нельзя, конечно, отрицать того, что, явившись следствием восприятия чужой душевной жизни, подражание, в свою очередь, влияет обратно на восприятие чужой душевной жизни и делает его более отчётливым служа опорным пунктом для, различения. Поэтому лучший способ проникнуть вполне в тайники чужой душевной жизни есть не только восприятие её, но и воссоздание в себе путём подражания. Такое значение при опознании имеют также и умозаключения по аналогии, основанные на моём знании о себе путём самонаблюдения. Однако и подражание и умозаключения по аналогии суть только вторичные, вспомогательные средства для опознания чужой душевной жизни, способные привести к цели не сами по себе, а лишь служа дополнением к основному пути – непосредственному восприятию.
Вернемся к дальнейшему рассмотрению теории вчувствования. Сделаем уступку Липпсу. Допустим, что зрительная картина мимики гнева пробуждает во мне влечение к гневу и тенденцию к переживанию моего гнева; отсюда получилась бы только прибавка к чужой мимике, даже не какого-либо обобщенного воспоминания, а переживания моего гнева, и совершенно непонятно, каким образом оно могло бы для меня трансформироваться в чужой гнев [CCLII]
. Положение теории вчувствования в этом пункте ещё хуже, чем положение теории умозаключений по аналогии.Наконец, сделаем последнюю уступку Липпсу. Допустим, что каклибо переживание моего гнева, вложенное в чужую мимику, создаёт во мне представление чужого одушевленного тела. Такая теория, подобно теории умозаключений по аналогии, объяснила бы только происхождение нашего убеждения в существовании чужой душевной жизни, но не дала бы никакого гносеологического оправдания его, не позволила бы считать это убеждение истиною. М. Шелер говорит по этому поводу следующее: «Эта теория объяснила бы только слепую «веру», а не очевидное усмотрение хотя бы только обоснованное предположение (чего всё же достигает по своей природе умозаключение по аналогии)».
«Теория вчувствования не может указать никакого различия между тем кругом случаев, когда мы ложно вчувствуем я или душу (как, напр., во всяком примитивно детском и мифологическом одушевлении мёртвых вещей), и тем кругом случаев, когда, сверх представляемого нами одушевления, фактически существует одушевление, напр., другого человека; точно так же эта теория не может отличить вчувствование как источник знания о чужих я от эстетического вчувствования я, напр., в портрет» [CCLIII]
.Теория непосредственного восприятия не стоит перед такими трудностями. Не соответствующее истине вкладывание психических состояний во внешний предмет она объясняет так же, как и все другие иллюзии если у меня были уже восприятия чужом душевной то отсюда является возможность вложить представление о ней, по аналогии по ассоциации, даже я в не одушевлённые предметы.