Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция

Неореалисты правильно устанавливают несостоятельность и противоречивость такого крайнего органицизма. Они правильно утверждают возможность внешних отношений, т. е. таких, которые не изменяют природы соотносящихся членов» Однако они не правы, поскольку для учения о внешних отношениях отказываются от идеи органической целости и развивают неорганическое миропонимание. Поставив на место субъекта мозг или нервную систему, заменив психические интенционалъные акты, направленные на предмет, реакциями нервной системы превратив и вещи, и личности в пучки внешнеобъединенных элементов извне присоединяющихся друг к другу и отпадающих друг от друга неореалист может утверждать, что бывают случаи, когда один и тот же элемент мира в одном отношении принадлежит и составу вещи внешнего мира, а в другом отношении – к составу жизни субъекта. Однако, эта внешняя принадлежность одного и того же элемента к двум комплексам вроде того как один и тот же столб может входить в состав двух изгородей, пересекающихся друг с другом, ещё не объясняет самых глубоких, специфических свойств сознания и знания, которые должен был бы особенно чутко улавливать сторонник учения о непосредственном знании. В самом деле, положим, на расстоянии пяти метров от тела человека X находится дерево В; световые волны, отбрасываемые деревом, вызвали, реакцию. А на сетчатой оболочке зрительного нерва зрительного центра и мышц, обусловливающих приспособление зрительного аппарата к объекту, Что такое эта реакция? Без сомнения, она есть перемещение множества молекул внутри пространства, занимаемого телом X. Оставаясь на почве неорганического миропонимания и допуская только внешние отношения, нельзя понять, как эти движения в теле X, с одной стороны, и цвет, форма дерева и вообще его телесная внешность, с другой стороны, образуют факт, выражаемый словами «я (X) вижу дерево», т. е. находящееся там, в пяти метрах от моего тела существует для меня не в том лишь смысле, что молекулы в моём теле переместились благодаря более или менее отдаленному влиянию его, а в том смысле, что само дерево в подлиннике стало вместе с тем причастным и моей жизни, правда, иначе, чем органы моего тела.

Нельзя не согласиться с М. W. Calkins, которая, критикуя эти учения, говорит, что неореалисты не учли единственности в своём роде отношения сознающего к сознаваемому [CLXXXVIII]. Поскольку неореалисты сводят сознание только к внешнему отношению и отрицают специфический интенциональный акт сознавания, говорит проф. Hicks, у них от сознания осталось лишь имя [CLXXXIX].

Данность в сознании есть проявление своеобразной взаимовключенности элементов мира, имманентности их друг другу, которая кажется непостижимою тайною, неосуществимым чудом для всех умов привыкших допускать лишь внешние отношения между элементами мира. Её можно понять не иначе как опираясь на органическое миропонимание и учение о единосущии сверхвременных и сверхпространственных субстанциальных деятелей, которые, объёмля пространственно-временные процессы, опосредствуют трансцендирование их за пределы себя, идеальную имманентность их друг другу [CXC]. Конечно органическое миропонимание должно быть свободным от крайностей учения Бредли, превратившего все действительное бытие в единую целостность Абсолютного. Отграничивая Абсолютное от мира и рассматривая мир как множество самостоятельных субстанциальных деятелей, спаянных необходимо только отвлечённым единосущием и способных свободно осуществлять конкретное единосущие на основе единения любви (или, наоборот, отвергать его, враждуя друг с другом) мы получаем органическое мировоззрение [CXCI], согласно которому в мире возможны и внутренние отношения, и внешние в зависимости от того, где что требуется для осмысленности и целесообразности мира [CXCII].

Возможность истины как адекватного знания субъекта о предмете есть одно из важнейших условий осмысленности мира; она обеспечена найденным выше строением мира – отвлечённым единосущием сверхвременных и сверхпространственных деятелей и координациею их, благодаря которой акты сознавания и опознания могут быть направлены на предмет, независимый от них по своему бытию и не меняющий своей природы под влиянием направленных на него актов сознавания. Субстанциальность субъекта, а также субстанциальная основа всех предметов внешнего мира здесь признана, но самостоятельность субстанций не абсолютирована так, как это сделал, напр., Лейбниц, утверждавший что у монад нет «ни окон, ни дверей».