Чувствительное обоняние

Глазами, а то и словами другие женщины говорили:

— Бьюсь об заклад, у него была другая. Они просто ошалевают от воспоминаний. А у тебя что, чистая совесть?

Ей почти хотелось, чтобы у него была другая, и почти хотелось, чтобы у нее самой была нечистая совесть.

Он был хорошим мужем. По субботам после обеда она отправлялась за покупками, а он оставался дома смотреть за детьми. Уходя, она по обыкновению отдавала массу всевозможных распоряжений, чтобы, вернувшись, проверить, какие не выполнены. Его всегда можно было в чем-то упрекнуть — это было одним из тех моментов, что доставляли ей удовольствие. Однажды в субботу, возвращаясь с покупками, она, подойдя к калитке, заметила, что свет не горит. Занавески не спущены.

Темень в прихожей. В доме ни звука. Воздух недвижен. Пальто на вешалке, эти прикрытые двери комнат, эта тишина — все говорило, что дом поглощен сам собой. И тут… сердце у нее екнуло. Она в чужом доме. Здесь совсем другой запах, чем у нее. Она ступает по натертым другой женщиной полам. Она потянула в себя воздух, и от нового, щекочущего запаха, который мог исходить от какого-нибудь неприятного цветка, от цветка чеснока, у нее вздрогнули ноздри. Она отворила дверь в гостиную и в первый раз шмыгнула носом. Запах шел не отсюда. Она направилась к ведущей на второй этаж лестнице и снова шмыгнула носом, но и здесь запах слышался слабее. На какой-то миг ей показалось, что в доме находится другая женщина, и, открывая дверь столовой, она ожидала, что увидит, как она сидит там, благоухающее создание с голыми руками, на которых видны следы прививки, и жаркими коленями под цветистой тканью, сидит и красит ногти. Но столовая была пуста. Запах усиливался по мере приближения к кухне. Может, он выкупал собаку или почистил всю медь. Она открыла дверь в кухню, и этот дикий запах так и прянул ей навстречу.

— Где у вас тут свет? — крикнула она.

Свет в кухне давно померк. Он сидел за кухонным столом, перед ним — коробка масляных красок, большой палец продет сквозь пеструю палитру. Он писал небольших размеров картину, на которой была их кухня с сушилкой для посуды и раковиной. Поодаль, наблюдая за ним, стояли безмолвные дети. Даже не взглянув на нее, он продолжал работать.

— Ш-ш, — сказала старшая, когда мать пошла положить на стол сумку. — Не толкай его.

Дети придвинулись поближе, заслоняя священную фигуру отца, который без предупреждения, так неожиданно и великолепно обратился к художеству.

— Гляди, — сказали дети. Они развернули свернутые в трубку наброски военного времени: карандашные рисунки, портреты солдат акварелью, зарисовки пирамид, песчаных дюн, итальянских городов. Она не могла говорить.

— Ты мне ничего не сказал, — пробормотала она.

С испугом взирала она на эту тайную жизнь своего мужа. Удивленное выражение исчезло с его лица. Вид у него был решительный, пристыженный и неестественно горделивый.

— Я думал, отчего бы мне не взяться за масляные краски, — сказал он голосом, в котором звучал обман. Она заглянула в раковину. Посуда вымыта. Комната выметена. На столе расстелена газета. На муже — старый пиджак. Все было — она была вынуждена признать это — как «надо».

Она засмеялась.

— Что за золотой ребенок, — сказала она. — А где чай для этих бедных детей?

— Мы не хотим чаю, — дружно сказали дети.

— Я купил себе красок, — промолвил он стыдливо. — Подержанных.

Он положил кисти.

— Нет, — закричали дети. — Ты не кончил.

— Свет пропал, — сказал он. Он сказал это так печально, что дети с негодованием обернулись к окну и угасавшему в нем небу. Жена включила свет. Она могла бы помереть со смеху, увидев, как передернулось его лицо.

— Не так, — сказал он. — Перспектива. Придется начать сначала.

— Этому тебя научили в армии? — сказала она.

— Да, — сказал он. — Это единственное. Время тянется и тянется, что-то надо делать.

От всего этого их соседку, женщину неряшливую и веселую, просто распирало от любопытства. Она ходила в роговых очках и завела обыкновение смотреть к ним из-за забора, взобравшись на ящик напротив кухни. Плеч не было видно, и казалось, что на заборе торчит только одна лишь ее голова, похожая на покрытое волосами яйцо.

— Мы не знаем, что они там претерпели, — говорила соседка.

— Мужчинам необходимо хобби, — поясняла жена.

— Одни мужчины тратят деньги на выпивку, другие — на женщин, третьи — на собак, — говорила соседка.

— Он (кивком головы жена показывала на мужа, сгорбившегося над своими красками, сидя на табуретке, где-нибудь в глубине сада), — он даже не курит. Как придет домой, так каждый вечер одно и то же. Лучше бы кухню покрасил.

— Это удерживает его дома. Моего-то никогда нет, — с завистью говорила соседка. — А тебя он нарисовал?

— Много лет тому назад, — говорила жена, — когда я работала в магазине, все девчонки гонялись за ним: «Нарисуй меня, да нарисуй»… позировали… можно было подумать, что они… Не знаю, что уж они там о себе воображали.

— Будто они кинозвезды, — говорила соседка, приглаживая волосы.

— Торгуете своим лицом, говорю я им, — вспоминала жена.