Чувство древнее, как мир

Во время своего медового месяца, длившегося месяца три, Мария была счастлива. Дарила мужу лошадей, драгоценное оружие, поместья. Правда, с главным подарком - шотландской короной - они не совсем поняли друг друга. Королева могла какое-то время примириться с властью не претендовавшего на ее прерогативы, но опытного в государственных делах Меррея, но с властью девятнадцатилетнего юнца - никогда. А Генри Дарнлей сразу же решил, что он король. Что он вправе не только посещать парламент, государственный совет и кабинет министров, но и покрикивать на верных королеве людей, вмешиваться в решения. Но самое обидное - ему показалось, что он может покрикивать на свою жену.

Эйфория прошла. Мария Стюарт поняла, что взяла в мужья ничтожество, алчное до власти и почестей. Он все больше времени проводил в компании забулдыг, стал погуливать от нее с женщинами и мужчинами. Королева плакала, но недолго. Едва почувствовав, что она забеременела, напрочь отказала супругу в постели. И стала постепенно отбирать у Дарнлея все, что ему подарила. Его перестали приглашать на заседания органов государственной власти, подпись "короля Генриха" сделалась на документах необязательной, из его герба были убраны государственные регалии. Монеты с профилями Марии и Генриха изъяли из обращения, остались только с профилем Марии. Вскоре чуть ли не официально его стали именовать "супругом королевы", принцем-консортом. Короны у него никто не отбирал, но она на глазах превращалась в головной убор достоинством не выше шляпы.

Дарнлей был в отчаянии. Тенью прежнего высокомерного и высокородного красавца бродил он по коридорам Холируда. Головокружительная карьера в течение полугода. Молодой, безвестный сын эмигранта, вернувшийся с отцом из Англии, как игрушка в чужих руках, орудие задуманной кем-то интриги. Потом вдруг он ласково принят при дворе, потом в спальне королевы. Потом король! И головокружительное падение в следующем полугодии до положения какого-то ничтожного приживальщика, лишь по форме второго человека в стране, а на деле - сто тридцать второго. Ему было всего девятнадцать. Неужели такая карьера уже кончилась?

Тем временем при дворе возвысилась новая фигура. Этот человек когда-то бежал из Шотландии от гнева Меррея, но теперь смог вернуться. Джеймс Хепберн граф Босуэлл. Тридцатилетний верзила, иссеченный боевыми шрамами воин, профессиональный кондотьер, командир наемников. Нахальный, отчаянно смелый и, ко всему прочему, отчаянный бабник. Босуэлл был протестантом, но поклялся служить Марии Стюарт и защищать ее своим мечом, как прежде защищал ее мать.

Но самое большое влияние приобрел Давид Риччо. Этот умный, небесталанный молодой итальянец, который, возможно, даже не был дворянином, прибыл в Эдинбург в свите посла Пьемонта, да так и остался при дворе в качестве музыканта и поэта, которых Мария Стюарт всегда привечала. Вначале он отличился, неплохо перелагая стихи самой королевы на музыку. Потом оказалось, что у него отличный почерк, он свободно владеет несколькими языками, предан королеве, ничем не связан с вечно недовольными и ненадежными шотландскими лордами. И стал личным секретарем Марии Стюарт. А после бунта и бегства Меррея, опалы Мейтленда Риччо как-то вдруг в 1565 году стал главным советником, обладателем самой реальной власти.

Риччо обвиняли по двум главным пунктам. Он был агентом Римского Папы, готовил почву, искал возможности для католической контрреформации в Шотландии. Вполне возможно. Он много времени проводил с Марией Стюарт, не только разбирая и составляя письма, не только советуясь по государственным вопросам, но и в беседах на отвлеченные темы, вроде литературы и музыки, засиживаясь в королевских покоях допоздна. Из чего враги сделали вывод: Давид Риччо любовник Марии Стюарт. Трудно сказать, правдоподобно это или нет. С одной стороны, после резкого охлаждения к Генри Дарнлею сердце Марии было свободно. Хотя к супружеской неверности со стороны женщин в ту эпоху относились строже, чем к неверности мужчин, хотя в борьбе друг с другом католическая и протестантская церкви старались перещеголять соперницу в суровости охраняющих нравственность законов, почему бы ей, самовластной королеве, не обзавестись фаворитом? Она жила в Париже, видела отношения Генриха II, Екатерины Медичи и Дианы де Пуатье. Но все-таки Мария Стюарт была под бoльшим прицелом обличения, чем любой из мужчин, чем незамужняя Елизавета. До женской свободы было еще далеко. И отмыться от слушков, распространяемых заговорщиками, что королева, мол, беременна не от мужа, а от итальянского проходимца, было трудно.