Чувство движения. Интеллектуальная история

Когда Тиндаль завораживал молодое поколение своими рассказами, у него за плечами была уже победа, завоеванная в долгой борьбе с ветераном альпинизма Дж. Д. Форбсом по вопросу о природе движения ледников. По мнению Тиндаля, движение было вызвано глыбовым скольжением, а Форбс считал, что причина – в вязкопластическом течении. В своем споре ученые дошли до личных выпадов, причем оба апеллировали к некоему отношению между индивидуальным опытом напряжения сил – опытом физического присутствия в горном ландшафте во время наблюдения за ледниками – и способностью адекватно воспринимать свой опыт (cм.: Herly, 1996). Проведя во льдах многие часы и дни, Тиндаль, по его утверждению, привык откликаться на ледовую обстановку всем телом и до такой степени развил в себе эту способность, что научился выбирать верный маршрут, несмотря на изменчивость ледников из года в год: «Единственное, чем мы располагали, – это некое общее знание, поэтому вся надежда была на то, что наши мускулы сами тотчас исправят любой просчет в выборе пути» (Tyndall, 1860, p. 74). Аналогичную мысль проводил и его современник-викторианец Джон Рёскин, провозгласивший, что истина – подразумевая истинное ви́дение – постигается нами из опыта непосредственного благоговейного контакта с природой (Colley, 2010, p. 101–141; McNee, 2017, ch. 5; Morrison, 2009).

Этот постулат стал отправной точкой для сравнительного анализа «эстетики гор» в интерпретациях Рёскина и Стивена – анализа, который провел Кевин А. Моррисон с опорой на философию Мерло-Понти (в молодости тоже увлекавшегося альпинизмом) (Morrison, 2009). Рёскин критиковал романтиков за то, что в пейзаже они не видят всей совокупности исторических и естественных нюансов и, напротив, многое привносят от себя, давая полную волю своей необузданной фантазии. Умение «видеть» выступает у него метафорой нравственного отношения к жизни. В часы общения с природой – а Рёскин был страстным энтузиастом пеших прогулок – он то и дело останавливался, чтобы зарисовать в блокноте какую-то часть скалы или заинтересовавшие его живые природные формы. По слухам, он оставался верен своей привычке, даже обследуя «камни Венеции»: блокнот и карандаш были всегда у него наготове, и он успевал на ходу зарисовать примечательную архитектурную деталь. Согласно выводу Энн Колли, «Рёскин хорошо понимал, что гаптическое и оптическое существуют не автономно, но действуют сообща. Прикасаться, наблюдать, ступать по камням – все это разные стороны единого акта видения, постижения» (Colley, 2010, p. 154–155). К новоявленным альпинистам Рёскин относился неприязненно. «Умение видеть горы человек развивает в себе не благодаря своему тщеславию, любопытству или любви к упражнению мускулов. Оно зависит от совершенства самого инструмента зрения – и от чувства, которым оно питается» (цит. по: Morrison, 2009, p. 503). Он обвинял альпинистов в желании покорить, а не «увидеть» горы. Среди альпинистов и впрямь были любители «упражнять мускулы», в чем легко убеждались читатели Тиндаля и Стивена, преодолевавших пешком огромные расстояния. Однако, как справедливо указывает Моррисон, отношение Стивена к скалолазанию определялось не только этим, но и его теорией о «воплощенном восприятии, согласно которой импульс воображению дает непосредственный телесный контакт с материальным миром» (Morrison, 2009, p. 500). Надо сказать, Рёскин, особенно в молодые годы, когда он без устали ходил по альпийским предгорьям, хорошо понимал значение этой материальной основы восприятия, реального контакта руки или ноги с окружающим миром для воспитания правильного ви́дения. Но если Стивен заявлял, что только скалолаз знает, как «читать» гору, Рёскин твердо стоял на том, что любой путешественник, оказавшись в горах, тоже способен «видеть» – и, может быть, даже видеть больше. В силу необходимости и любителю, гуляющему по горам, и опытному скалолазу приходится фокусировать внимание – скорее всего в ущерб более широкому охвату картины – на том, что лежит у него прямо под ногами, будь то камень, лед или снег. Тревельян, ветеран пеших прогулок, вдоль и поперек исходивший английские вересковые пустоши, тоже отмечал повышенную чувствительность ходока к тому, что находится под ногами (Trevelyan, 1913, p. 69). При ходьбе происходит непрерывный контакт ступней с землей или камнем, связывающий воедино прикосновение, равновесие и положение тела. Это почти как объятие. После одного особенно тяжелого, запредельно тяжелого подъема, Тиндаль записал в дневнике: «Чуть выдается шанс, я делаю передышку: ногами и грудью как можно крепче прижимаюсь к неровной поверхности скалы, чтобы за счет трения уменьшить нагрузку на простертые кверху руки, которые цепляются за какой-то крошечный выступ у меня над головой» (Tyndall, 1871, p. 10).