Чувство движения. Интеллектуальная история

Шопенгауэр всячески подчеркивал, что он основывает веру в порождающую, не каузальную силу воли на строгой логике. Однако его логика, в свою очередь, зависела от идеи, которую он высказал отнюдь не двусмысленно: познание воли есть непосредственная интуиция. Это познание не является ощущением, оно не приобретается посредством чего-либо, близкого шестому чувству, оно есть «совершенно непосредственное восприятие ее последовательных побуждений» (там же, с. 250). Воля воспринимается как «побуждение», то есть как движение. С философской точки зрения он понимал мировую волю, реализующую себя в материальной природе, в том числе в материальной природе индивидуальных человеческих тел, что вело к отождествлению тела и воли. (И вновь аргументация Шопенгауэра зависела от такой логики: для того, чтобы познание чего-либо стало возможным, воля должна была обернуться представлением. Для Шопенгауэра материальное физиологическое тело есть представление воли: «Это – самая воля его [человека] в форме представления» (там же. с. 248). Такие суждения имели мощный эмоциональный отклик, поскольку создавали представление о тождественности тела и воли, о могуществе плоти в противовес рассудку. Действительно, когда Шопенгауэр писал об интуиции, он представал перед читателем как философ морали с определенной миссией, а не просто склонный к спекуляциям метафизик. В своих сочинениях он активно использовал данные физиологии и телесные характеристики существования воли. В процессе рассмотрения объективного представления воли в виде тела Шопенгауэр подвергал оценке положения, высказанные другими авторами о мышечном чувстве как источнике познания движения и, следовательно, воли (или же своего «я» как активной силы). Существенно, что он принял следующую идею – «непосредственно дано мне тело исключительно в мускульных движениях и в страдании и удовольствии», – таким образом выделяя восприятие чувства движения наряду с чувствами страдания и удовольствия (там же, с. 275). Однако в отличие от Мен де Бирана, которого он читал и критиковал, Шопенгауэр не допускал, что познание воли, действующей через телесные движения, является способом понимания каузальных отношений. Как уже отмечалось, Шопенгауэр считал каузальность априорной категорией, которая делает возможным суждение. Это заранее исключало мысль, что каузальность есть форма познания, происходящая из феноменалистского восприятия. Различия в позициях отражали различия в интеллектуальных контекстах. Шопенгауэр спорил с Кантом и последующими идеалистами. Биран намеревался подправить Дестюта де Траси и сенсуалистическую теорию познания, добавив к ней свою католическую веру. Оба философа полагали, что интуитивное восприятие воли больше ни к чему не сводимо. Однако Шопенгауэр перешел к философской психологии, где не было места свободе индивидуальной воли, в то время как Биран признавал философскую психологию души, которая воссоздавала христианскую веру в индивидуальную свободу воли.

Фихте, Гегель, Шопенгауэр и другие представители философии, трактующей метафизическую деятельность, каждый в своем роде создали очень сложные тексты. Поэтому с исторической точки зрения важно отметить, что наблюдалось большое количество литературы, служившей своеобразным посредником между их сочинениями и читающей публикой. В частности, труд Эдуарда фон Гартмана «Философия бессознательного» (1869) оказался весьма удачным упрощением (даже слишком удачным, как тогда говорили) идеи абсолютной силы (или воли), пребывающей в основе всех вещей[100]. Гартман, как гласил подзаголовок к его книге на английском языке, намеревался достичь «спекулятивных результатов в соответствии с индуктивным методом физической науки» (Hartmann, 1884, vol. 2, p. 168), а не рассуждать, исходя из логики разума, как это делали философы-идеалисты и Шопенгауэр. Однако результат для читателя, безразличного к тонкостям изложения, был вполне схожим. Гартман объединил дух, прогресс, бессознательное, волю, материальные и исторические характеристики окружающего мира, повторяя то, о чем уже говорили другие философы: «материя – это только совокупность сил» и «волеизъявление и деятельность, таким образом, суть тождественные или взаимосвязанные понятия» Hartmann, 1884, vol. 2, p. 61). Одним из условий популярности такого мировоззрения было наличие всем понятной, само собой разумеющейся феноменологии субъективной силы и сопротивления. Гартман не рассматривал эту феноменологию, но весьма выразительно изобразил участие человека в мире действующих сил.