Чувство и чувствительность. Гордость и предубеждение. Эмма

Миссис Дэшвуд удивилась лишь на мгновение: она считала, что ничего естественнее его приезда в Бартон быть не могло, и не скупилась на самые радостные восклицания и приветствия. Никакая застенчивость, холодность и сдержанность не устояла бы против столь ласкового приема (а они изменили ему еще прежде, чем он переступил порог коттеджа), радушие же миссис Дэшвуд и вовсе заставило их бесследно исчезнуть. Да и не мог человек, влюбленный в одну из ее дочерей, не перенести часть своего чувства на нее самое, и Элинор с облегчением заметила, что он опять стал похож на себя. Словно привязанность к ним всем вновь воскресла в его сердце, и интерес к их благополучию казался неподдельным. Однако какая-то унылость не оставляла его: он расхваливал коттедж, восхищался видами из окон, был внимателен и любезен, но унылость не проходила. Они это заметили, и миссис Дэшвуд, приписав ее новым стеснительным требованиям его матери, села за стол, полная негодования против всех себялюбивых и черствых родителей.

— Каковы, Эдвард, теперь планы миссис Феррарс на ваш счет? — осведомилась она, когда после обеда они расположились у топящегося камина. — От вас по-прежнему ждут, что вы вопреки своим желаниям станете великим оратором?

— Нет. Надеюсь, матушка убедилась, что таланта к деятельности на общественном поприще у меня не больше, чем склонностей к ней.

— Но как же вы добьетесь славы? Ведь на меньшем ваши близкие не помирятся, а без усердия, без готовности не останавливаться ни перед какими расходами, без стремления очаровывать незнакомых людей, без профессии и без уверенности в себе обрести ее вам будет нелегко!

— Я не стану и пытаться. У меня нет никакого желания обретать известность и есть все основания надеяться, что мне она не угрожает. Благодарение небу, насильственно одарить меня талантами и красноречием не по силам никому!

— Да, я знаю, что вы лишены честолюбия. И очень умеренны в своих помыслах.

— Не более и не менее, чем все люди, я полагаю. Как всякий человек, я хочу быть счастлив, но, как всякий человек, быть им могу только на свой лад. Величие меня счастливым не сделает.

— О, еще бы! — воскликнула Марианна. — Неужели счастье может зависеть от богатства и величия!

— От величия, может быть, и нет, — заметила Элинор, — но богатство очень способно ему содействовать.

— Постыдись, Элинор! — сказала Марианна с упреком. — Деньги способны дать счастье, только если человек ничего другого не ищет. Во всех же иных случаях тем, кто располагает скромным достатком, никакой радости они принести не могут!

— Пожалуй, — с улыбкой ответила Элинор, — мы с тобой пришли к полному согласию. Разница между твоим «скромным достатком» и моим «богатством» вряд ли так уж велика; без них же при нынешнем положении вещей, как, я думаю, мы обе отрицать не станем, постоянная нужда в том или ином будет неизбежно омрачать жизнь. Просто твои представления выше моих. Ну, признайся, что, по-твоему, составляет скромный достаток?

— Тысяча восемьсот, две тысячи фунтов в год, не более!

Элинор засмеялась.

— Две тысячи фунтов в год! Я же одну тысячу называю богатством. Так я и предполагала.

— И все-таки две тысячи в год — доход очень скромный, — сказала Марианна. — Обойтись меньшим никакая семья не может. Я убеждена, что мои требования очень умеренны. Содержать приличное число прислуги, экипаж или два и охотничьих лошадей на меньшую сумму просто невозможно.

Элинор вновь улыбнулась тому, с какой точностью ее сестра подсчитала их будущие расходы по содержанию Комбе-Магна.

— Охотничьи лошади! — повторил Эдвард. — Но зачем они? Далеко ведь не все охотятся.

Порозовев, Марианна ответила:

— Но очень многие!

— Вот было бы хорошо, — воскликнула Маргарет, пораженная новой мыслью, — если б кто-нибудь подарил каждой из нас по огромному богатству!

— Ах, если бы! — вскричала Марианна, и ее глаза радостно заблестели, а щеки покрылись нежным румянцем от предвкушения воображаемого счастья.

— В таком желании мы все, разумеется, единодушны, — заметила Элинор. — Несмотря на то, что богатство значит так мало!

— Как я была бы счастлива! — восклицала Маргарет. — Но как бы я его тратила, хотелось бы мне знать?

Судя по лицу Марианны, она такого недоумения не испытывала.

— И я не знала бы, как распорядиться большим богатством, — сказала миссис Дэшвуд. — Ну, конечно, если бы все мои девочки были тоже богаты и в моей помощи не нуждались!

— Вы занялись бы перестройкой дома, — заметила Элинор, — и ваше недоумение скоро рассеялось бы.