Чувство и чувствительность. Гордость и предубеждение. Эмма

До окончания ужина Эмме так и не удалось поговорить с мистером Найтли, но, когда все вновь собрались в бальной зале, он, привлеченный неотразимою силой ее взгляда, подошел и услышал слова благодарности. Он с возмущением, как о непростительной грубости, отозвался о поведении мистера Элтона, досталось и миссис Элтон, за те сигналы, которые она подавала ему глазами.

— Не одну Гарриет стремились они обидеть, — сказал он, — они метили дальше. Эмма, как вы объясните то, что они сделались вам врагами? — Он поглядел на нее с проницательной усмешкой и, не получив ответа, прибавил: Он — ладно, но ей-то, казалось бы, не за что на вас злиться? — Вы, конечно, молчите в ответ на это мое предположенье, и все-таки сознайтесь, Эмма, — ведь вы хотели женить его на Гарриет.

— Хотела, — сказала Эмма, — этого они и не могут мне простить.

Он покачал головой, но глаза его смеялись, и он только заметил:

— Я вас не стану бранить. Предоставляю это вашему внутреннему голосу.

— И вы доверитесь такому льстецу? Разве моя тщеславная душа когда-нибудь скажет мне, что я не права?

— Я не тщеславной стороне вашей души доверяюсь, а серьезной. Если первая собьет вас с пути, то вторая скажет вам о том, я уверен.

— Да, признаюсь, что я глубоко ошибалась насчет мистера Элтона. Ему присуши ничтожные черты, которые вы умели распознать, а я — нет, и я была совершенно убеждена, что он влюблен в Гарриет. К этому привела цепочка немыслимых заблуждений!

— А я, в ответ на столь чистосердечное признание, отдам вам справедливость и скажу, что ваш выбор был бы лучше того, который сделал он сам. У Гарриет Смит есть превосходные качества, которых миссис Элтон начисто лишена. Скромная, прямодушная, бесхитростная девушка, какую всякий мужчина с душою и понятием тысячу раз предпочтет дамочке, подобной миссис Элтон. С Гарриет и поговорить оказалось интересней, нежели я ожидал.

Для Эммы такие речи были как бальзам… Прервал их неугомонный мистер Уэстон, который принялся тормошить всех, призывая возобновить танцы.

— А ну-ка! Мисс Вудхаус, мисс Отуэй, мисс Фэрфакс! Чем это все вы занялись? Ну-ка, Эмма, покажите пример вашим приятельницам. Разленились все! Уснули!

Я готова, — сказала Эмма, — за мною дело не станет.

— С кем вы пойдете танцевать? — спросил мистер Найтли.

Один лишь миг понадобился ей для раздумья.

— С вами, — отвечала она, — ежели вы меня пригласите.

— Вы позволите? — сказал он, предлагая ей руку.

— Еще бы! Вы показали, что прекрасно танцуете, — и, знаете, не настолько мы с вами брат с сестрою, чтобы это противоречило приличиям.

— Брат с сестрою? Ну нет!

Глава 3

Это маленькое объяснение с мистером Найтли доставило Эмме большое удовольствие. Оно было одним из приятнейших воспоминаний о бале, коим предавалась она, выйдя с этою целью поутру прогуляться на лужайку… Она всем сердцем радовалась, что они пришли к столь доброму согласию относительно Элтонов, что так схожи их мнения о муже и жене, и с особенною отрадой вспоминала хвалебные слова его о Гарриет и признание, сделанное им в ее пользу. Гадкая выходка Элтонов, грозившая было отравить ей остаток вечера, обернулась во благо и давала повод надеяться на еще одно благое последствие — избавленье Гарриет от несчастной любви. Во всяком случае, судя по тому, как говорила Гарриет об этом эпизоде перед тем, как они разошлись из бальной залы, этого явно следовало ждать. Она словно бы разом прозрела и увидела, что мистер Элтон — далеко не то совершенство, за которое она его принимала. Лихорадка прошла, и Эмма не видела причин опасаться, что сердечко Гарриет вновь забьется сильней от излишней учтивости со стороны ее предмета. Все указывало на то, что Элтоны, в неизбывной злобе, с лихвою дадут ей испытать отрезвляющее воздействие подчеркнутого пренебреженья… Гарриет образумится, Фрэнк Черчилл благополучно охладел, мистер Найтли настроен к ней миролюбиво — какие лучезарные дни сулило ей лето!

Она не предполагала увидеться в это утро с Фрэнком Черчиллом. Он предупредил, что не может позволить себе удовольствие побывать с утра в Хартфилде, так как должен к полудню быть дома. И она не жалела об этом.

Выстроив пред собою все эти обстоятельства, рассмотрев их и разложив по полочкам, она, освеженная, обратилась помыслами к своим маленьким племянникам и их деду, которые нуждались в ее заботах и уже поворачивала к дому, когда тяжелые чугунные ворота приоткрылись, пропуская двоих, которых Эмма меньше всего бы ожидала увидеть вместе — Фрэнка Черчилла и Гарриет, — да, Гарриет, и никто иной, шла, опираясь на его руку. Что-то стряслось — она поняла это с первого взгляда. Гарриет была бледна как мел, испугана; он пытался ее успокоить… От чугунных ворот до парадной двери было каких-нибудь двадцать ярдов, так что очень быстро все трое очутились в прихожей, где Гарриет опустилась на стул и немедленно лишилась чувств.